Валерий Посиделов & Дмитрий Христианов
Все права защищены
© 2000


 

Предисловие к нулевому изданию или письмо к моему Богу.

Делая что-либо, никогда не тормози себя вопросом: "Зачем?"

Будучи существом неумным, но, наверное, талантливым, испытывая зуд графомана, я попросту справил свою психофизиологическую нужду. Я - рядовой солдат урбанистического южно-российского суфизма, слабо владеющий графикой родного языка, но имеющий наглость и право на пользование им, написал нечто о лжи. И ты меня не спрашивай: "Зачем?". Я всю жизнь врал налево и направо, назад, вперед, вверх, вниз. А ты? Я никогда не дочитывал до конца толстые, заумно-гениальные книги: ни любимого эстетами Достоевского, ни Библию. Мне всегда казалось, что увесисто-умные тома обязательно написаны в тюрьме, в неволе. Для того чтобы их постигнуть, необходимо попасть в ту среду обитания, где они рождены. Но я на воле. А ты? Мой кот Джаз - реальное существо. В тот момент, когда я впервые положил перед собой чистые листы, без особых мыслей, четвероногий перс - истинный суфий, взобрался на стол и закружился в таинственном кошачьем танце. Я не мог его не взять с собою в путешествие. И на что бы ты ни наткнулся в этой истории, не кипятись - вспомни о названии.
Если человек создан по образу и подобию божьему, то не трудно представить, что есть Бог.
Добро пожаловать в мою ложь.

"Бог вовремя забирает нас на небеса.
О, БОГ"
(Нина Хаген - из какой-то ее песенки.)

ЧАСТЬ1-Я "Происхождение божества"
"Страх" - бог трепни и любопытства
1969 год Ростов-на-Дону

С тех пор как он помнил себя, его всегда преследовал страх и похоть. Он безумно любил жизнь и даже думал, что в этой любви, не такой как все. Но страх всегда наступал на пятки и отпускал легкие пинки и подзатыльники. Он мчался, жадно делая жизнь все быстрее. Весь пробежавший отрезок в памяти мельтешил, как видеолента на ускоренке.
Вот он бежит к реке. Он проспал и опоздал на встречу с пацанами. Что за ерунда? Река оранжевая!
На причале кто-то из мужиков объяснял: красильная фабрика сбросила в Дон тонны анилиновой краски, вот уже час, как река, начиная с железнодорожного моста, как апельсиновый сок.
Ждать, когда приползет очередной пассажирский плавающий утюг, было невтерпеж. Он прыгнул в краску и поплыл на тот берег. Течение реки сносило его вправо. Особых усилий не понадобилось.
- Ты что, Дон переплыл? - спросили пацаны.
- Да - "В первый раз", - сказал он и почувствовал, как моторчик гордости тарахтит в его маленьком, нахальном сердце.
- Ну и дурак: сейчас ракеты - одна за одной, до двенадцати они как бешеные, - сказал Сашка Беззубый - самый старший из его приятелей.
- Ну я же успел, проскочил.
За спиной у берега ухмыляясь, булькал, и пускал пузыри страх, но его быстро смыло волной от промчавшейся мимо ракеты, из нее, заглушая дизель, пел Эдуард Хиль: "Привыкли руки к топорам, только иволга поет по вечерам...". В перерывах между стремительным бегом, он трясся от страха. Ему казалось, что он никогда не вырастет, останется маленьким, слабым, худым.
Вырос, почти под два метра. Страх не унимался. И тогда он объявил ему войну.
Каждый день он делал что-нибудь такое, отчего волосы приятно вставали дыбом. Задирался со взрослыми парнями и сильно получал от них. Однажды ночью, с блатными пацанами, разбил витрину продуктового магазина. Под истеричный треск звонка сигнализации они набили сумки сигаретами, вином, шоколадками и, не торопясь, как приказал старший - Коля Болт, ушли в черную, как тушь, дыру канализационной трубы, ведущей через железную дорогу к заросшему берегу реки.
Это был их Робингудовский лес, перед ним страх чувствовал себя жалким ничтожеством и бежал от леса, как черт от ладана.

1972 год РОСТОВ-НА-ДОНУ

Как-то зимой, на замерзшей реке он провалился под лед, в шубе, в коньках, с клюшкой.
- Но я не могу так по дурацки умереть!
- Запросто! - сказал страх.
Вода казалась кипятком. Он пытался выскочить из этой кастрюли и как рак клешнями, беспомощно цеплялся разбухшими рукавицами за ломающуюся ледяную кромку.
- Плыви, щенок! Плыви! - кричали с причала мужики и метали в него ржавую кошку на обледеневшей веревке. Мужики были пьяные и зацепили его только с девятого раза. Он посчитал и запомнил эту девятку на всю жизнь.
На берегу ему налили полную эмалированную кружку водки.
- Пей! Утопленник херов.
Он думал, что вода и выпил, от страха потеряв вкус, залпом, всю кружку. Затем, последнее, что запомнил в тот миг - это рябую рожу Одноглазого Володи.
Потом, пахнущий табаком и рыбой, кулак, величиной с его голову, притронулся к его носу и выключил изображение окружающего мира.
В тридцать семь лет страх обленился гоняться за ним, а похоть издевалась как хотела, но иногда, устав от самодовольства, она отключалась, и тогда страх снимал с нее одежду, укладывал на кровать, довольный ложился рядом и не отводил своего мертвецкого взгляда.
Зима-1996 год. Десять бутылок "Будвайзера" наконец-то поругались с мочевым пузырем. Он остановил машину возле длинного забора воинской части, расстегнул ширинку и...
- Дядя! А дядя!..
Он повернул голову налево. Два солдата в замызганных телогрейках, синие от мороза, прыщавые худые лица пацанов были неподвижными, мертвовосковыми.
- Армия! Дай хоть отлить спокойно, чего вам?
- Дядь, по-по-покурить есть? - спросил, заикаясь худой, длинный, но жилистый солдатик.
- В машине, сейчас поссу и принесу. - Там целый блок, подумал он. Надо дать пацанам пачки три.
- Дядь! А покатаешь на своем мягком БМВ, а то от наших чугунок уже вся жопа в фурункулах.
От такой наглости он даже забыл штаны застегнуть. В жизни его всегда можно было ошарашить чем-нибудь простым, детским. Особенно взглядами и хихиканьем девчонок-подростков. Армия совсем охренела что ли. Набрала подгузников, они еще на каруселях не накатались, а их в БТРы - сказал он про себя, развернулся и получил профессиональный удар в коленный сустав. Тут же его подбородок ощутил ледяной поцелуй ствола.
- Тихо дядя! Дыши медленно, экономь секунды! Ключи! Где ключи?
- Да в машине, блядь, тупой ты Пеца или охуевший! - заорал визгливым, еще детским голосом второй.
- Вот они, в машине! Сейчас, я маг на всю... где тут волюм ебаный, панасоник, твою мать! Кончай его, Пеца! Он блатной! Он нас как клопов раздавит!
В затылке сильно зачесалось. Глаза Пецы люто раскрылись, ртом он глотал холодный воздух. Потом он неестественно, задом, быстро побежал к машине, упал, уронил в снег автомат и тут же начал блевать.
- Утри сопли, говно! - орал второй. - Вот пидорас, обосрался!
Он подошел медленно, как шакал, по большой дуге, будто что-то с опаской обходя, полез в пальто, пошарил, вытащил бумажник, потом стал отрывать кобуру.
- Ну что, дядька, головка не болит больше? Ты постой здесь у забора, а мы покатаемся, нам очень надо, заебались мы служить родине-уродине. Тебя все равно где-нибудь на разборе шапок-мономах пришили бы. Ой! Какой у тебя красивый пистолет, наш ротный обосрался бы от зависти, надо же: ГЛОК-21, ОЧКО, понимаешь ли. Чертова дюжина патронов, просто заебись. Пеца! Кончай сеять перловку, она на снегу не принимается. Ты гляди, что я нашел, да тут тебе и волына и баксов, тонны полторы.
...
- Дорогой Петруша! Как ты дяде ювелирно дырку просверлил. Из этого черепа еще хорошая пепельница получится. Жаль дорогие тряпки, но шибко окровавлены, а часы, гля какие блин, это же на 10 штук баксов тянет.
Пеца очухался:
- Поехали! Саня, ну его на хуй, он хоть мертвый, точно?
- Нет! Блядь! Притворяется, только костяная шляпа и мозги с крыльями отправились за наш забор: полетели своему блатному богу стучать на доблестную красную армию. Ладно, Саня! Поехали белый день же, вдруг смена караула или кто по дороге...
- Какая смена? Они спирт в каптерке без нас хуярят. Смена, блядь, разбежалась. А по дороге, кто может вякнуть, да и кому на хуй надо, ты вон кашу снегом ототри, а то весь салон дерьмом пропахнет.
Еще пару минут они разбирались с его машиной, что куда крутить и нажимать. Потом БМВ дико взревел, будто прощаясь с хозяином, мигая аварийкой, виновато тронулся прочь.

0000-ГОД-БЕЗВРЕМЕНЬЕ.

- ТАК! ТАК! - подумал он. - Чем же это я думаю? И где вообще мой страх? И ничего не болит, ни холодно, ни жарко и даже не обидно. Вид, конечно, неэстетичный.
Он подошел к обочине дороги. Место глухое, придется добежать до перекрестка. Он расхохотался, представив себя бегущим трусцой с остатками головы на плечах. Интересно, кто-нибудь отважится подвезти?
На перекрестке первой машиной оказалась Митсубиси Паджейро, необычного, розового цвета. Она и остановилась.
- Тебе куда? За рулем сидела симпатичная молодая толстуха.
- Слушай! И тебя не удивляет, что я труп?
Она сказала с ярким кацапским акцентом:
- Что меня может удивлять? Я таких мудаков как ты с утра пятнадцать штук развезла. Ты думай быстрей, куда тебе надо?
- Я даже не знаю, ведь я вроде как мертвец.
- Ты при жизни кем был-то?
- Не помню даже.
- Ну садись, поехали, не то замерзнешь.
- Трупы не мерзнут.
- Да ну? - расхохоталась толстуха. Ты еще скажи "не потеют", банально, молодой человек. Поехали!! Так, говоришь, даже не знаешь, кем был?
- У меня мозги вышибли пятнадцать минут назад, они, наверное, знали кем был.
- Мозги - это херня, в них страх только да похоть. Душа-то у тебя осталась.
- А где она?
- У тебя - в яйцах, - и она закатилась хохотом, а затем, с напускной строгостью, сказала, - а у нас женщин...
В этот момент движение подрезала бирюзовая девятка.
- Вот гандон, а тоже туда же, нет, я сегодня без работы не останусь.
- Послушай, а ты откуда ты про душу знаешь? Мне кажется, я сейчас действительно, яйцами думаю.
- Да уж, знаю, батя рассказывал, да и училась, я вообще-то не дура.
- А кто ты? - спросил он.
- Люба я, Любовь Ивановна, смертью работаю, а раньше, кем только не была: и челночницей и проституткой и банком управляла.
- Так тебя, небось, тоже завалили?
- Ой, блин, собственный муженек, ебанько, прямо на любовнике. У меня парень был один, красавец-бандит. Придет, бывало, в обед в банк, мы закроемся, ну и сам понимаешь... Я баба уже не очень молодая, растолстела, муж - пьянь, задавака, микробраток, в общем - трепло. Когда-то любила ну а потом, знаешь, как в песне поется: "У нас была любовь, а теперь - ремонт".
Так вот, приходит мой Жорик то за деньгами, то кому ссуду, то кому рога отпилить, словом, типичная финансовая работа, а потом у нас что-то в обед чесаться часто стало. Муженек мой знал и не ревновал уже давно. Еще бы, сволочь, я семью тяну, дочки в спецшколе, на лето Лондон, Париж. У него тачка за 50 штук, а он допился, доторчался, что свой болт где-то по пьянке, в сауне положил и забыл где он. Ну посуди сам: месяц, другой, я уж про любовь забыла, но чешется-то, баба я живая и здоровая. Я, знаешь ли, девка гордая, на шею к мужикам никогда не вешалась, все как-то они сами. Когда на панели работала, тоже не со всяким дерьмом... еще и носом крутила. Не загрузила я тебя? Ты уж извини, нам-то с тобой теперь чего стесняться? ДОРОГА ДЛИННАЯ!
- Нет! Нет! Очень интересно.
- Ну вот, как-то утром поругались мы с мужем. Он денег просил на кокс, а я зажала. Дусту, говорю, понюхай - один хрен отчего подохнешь, так хоть дешевле.
В обед пришел Жора. И было все так замечательно. Сидит мой милый на столе, глаза закрыл, а я напротив, в своем кресле. И вот, чувствую я, что настолько обожаю Жорика, что съела бы его до последнего хрящика.
И вдруг из моей груди мгновенно вырастают острые, ржавые спицы и прикалывают Жорины ноги к столу. Я взревела, дернулась назад, а дальше представь картину: директорша банка с откушенным членом во рту, в спине торчат вилы, а на их древке повис обдолбанный муженек и на всем его теле вспыхивают красные кляксы. А на столе Жорик с огрызком между ног и палит из двух стволов...
Теперь мы с Жоркой здесь вкалываем. Он на дипломатической работе, а я "Санитаркой леса".
- А муж?
- Представь себе, эта свинья осталась там. Он же настолько был обдолбанным, что десяток дырок, как укусы комаров. Да и Жорка от боли и гнева стрелял невнимательно, ни во что существенное так и не попал. Ну да смерть с ним, что это я, все о себе да о себе. Тебя-то как угораздило?
- Меня? Так неожиданно, что толком осмыслить не успел, а тут еще и мозги отсутствуют.
- А ты попытайся душой, а мозги тебе папка отремонтирует или новые поставит.
- Меня, похоже, из-за души, которая в тот миг находилась в мочевом пузыре, и уделали.
- Остановился я пиво отлить. Место пустынное, длинный забор воинской части, а с другой стороны лесополоса. Два солдата, сопляки прыщавые, я и заподозрить не успел, как они мои мозги спровадили в свободный полет. Забрали пистолет, деньги, машину и тю-тю дядя. Дезертиры, понятное дело, они сейчас злее бандитов.
- Так ты братком был, раз со стволом да на дорогой карете?
- Ну уж не ментом - это точно.
- Ну! Вспоминай! Есть же память хоть и в яйцах ее не густо.
- Помню, что всю жизнь я трясся от страха.
- Чего боялся-то?
- Да всего подряд: темноты, пустоты, одиночества, бедности, болезней, смерти. Вот так всю жизнь бегал от страха, сам того не понимая, что заигрываю с ним. А вот подох там, куда страх не успел появиться.
Они ехали по улицам города, в нем он наяву никогда не был, но город был ему хорошо знаком по собственным снам. Этакий "салат" из Лондона, Нью-Йорка, Стамбула, Венеции, Ростова, Одессы - этакий музей зодчества его подсознания.
Наконец джип остановился у деревянных коричневых ворот. Люба вытащила из бардачка пульт дистанционного управления, перевязанный красной изолентой. Ворота раскрылись. Они въехали в просторный двор. Он увидел богатый восточный сад с огромным водоемом. В центре стоял трехэтажный особняк нелепой советско-цыганской архитектуры. Навстречу вышел невысокий крепкий мужчина, лет шестидесяти, с неестественной, будто приклеенной бородой ярко-зеленого цвета. Кажется, где-то он его уже видел.
- Ну здравствуй, сынок! - зеленобородый крепко обнял его и поцеловал в левое, оставшееся ухо. - Я все знаю, все исправим, не волнуйся. Пойдем сперва по стаканчику. Ты виски, водку, джин, что любишь?
- Да мне сейчас все равно, пока вкуса никакого не чувствую.
У озера стояло нечто вроде сцены деревенского летнего кинотеатра. На ней большой деревянный стол, грубо сколоченные лавки, но возле - модерновый стеклянный столик, в три этажа уставленный всевозможными спиртными напитками. Они молча чокнулись и выпили по полному стакану теплого "Балантайна".
Зеленобородый сморщился, закуски на столе не было.
- Любаша! Давай сообрази еду и льда не забудь, а то самогон этот шотландский хуже бензина из мопедного бачка. Ну вот видишь как оно, а ты все чего-то боялся, - он дико захохотал, словно стартующий бульдозер. Значить так, зови меня просто батей, тем более, что я и есть твой батька, все вы - мои дети. Пока у тебя нет ни новых, ни старых мозгов, поговорим по душам, по-свойски. Ты там, наверное, об этом свете думал не раз, как и все, что тут рай или ад. Вранье, все вранье. Впрочем, вранье и есть основная энергия жизни. Любка! Где ты там копаешься?
- Папа, ну вы сами просили еды. Вот я и готовлю, не бутербродами же, на сухомятку. Сейчас борщ разогрею, все как положено: первое, второе, потерпите!
- Любка! Ты хоть сала или селедки принеси и льда, а то тебя пока с первым да со вторым дождешься... вот бестолковая, только за смертью посылать. Как тебе каламбурчик?
- Смерть за смертью посылать? Ну ладно. Так вот, я вроде, как дежурный бог. Ну не создатель, нет, не создатель, чего создавать-то? Все уже создано. Пора ломать, хлам ведь все.
Я в прошлой жизни был священником, по пьянке на машине разбился. Тут мне говорят: давай! Работай по специальности. Ну и ладно, дело не пыльное. Болтай, жри, пей, хочешь, устрою, кем хочешь? Аллахом, Буддой, хоть этим, ну как его, блин? Во, вспомнил - Интернетом. Тут, сынок, все те же дела, что и там, но там о боге только говорят и молятся ему все кому не лень, а тут все уже боги. Такое понимаешь, божественное общество, можно сказать, тоталитарный рай. Все безгрешны и все во грехе, иногда даже скучно, а от скуки спасает всякая разная шкода. Вот у меня товарищ, был художником, тоже по пьянке свалился с подоконника. Теперь вот работает разрушителем потусторонних миров. Женился здесь на бывшей учительнице литературы, она хоть и стерва, но красивая баба. Он от скуки все крушит, а раньше рисовал и неплохо, иконы реставрировал. А теперь шкодит по-черному. Недавно пол Африки, куражу ради, гриппом-испанкой заразил. Представляешь, это при жаре-то, с соплями да кашлем, с температурой? Клин клином вышибает. На Вуду паршивец подсел, а я ведь тебя тоже угробил, ради развлечения. Наблюдал я за тобой, думаю, эка парень со страхом борется, дай, думаю, его вылечу. Ну и пивка с рыбкой откушал и дезертиров тебе подослал. Хочешь посмотреть, что они сейчас, твари, вытворяют? Пойдем в хату, там у меня божественная телеаппаратная. А мозги ты себе выберешь, какие понравятся, да и тело можем заменить, если это надоело. Они вошли в огромную комнату, уставленную множеством телемониторов. В центре стоял огромный пульт.
- Вот смотри. Машину уже разбили. Пьяные по городу шастают, ебаться хотят, а девки от них шарахаются. Это я так устроил. Пусть пока помародерствуют, я еще не придумал, что с ними делать, куда пристроить. Может, ты подскажешь?
- Мне бы мозги для начала, а?
- Будет тебе белка, будет и свисток.
Батя повел его в следующую комнату, с белыми кафельными стенами. В ней единственной мебелью был то ли электро-стул, то ли гинекологическое кресло.
- Садись! Сейчас мозги вставлять будем. Хочешь быть писателем, артистом, хочешь, рок-звездой сделаю, будешь со всякими Куртами Кобейнами общаться? Ты вот был не понятно кем. - Батя натянул зеленые резиновые перчатки. - Ну-ка, сынок, открой рот пошире и закрой глаза.
- Так, зубы еще хорошие - оставим - теперь закрой рот, открой глаза и думай, только побыстрей! Возраст?
- Тридцать два года!
- Фиксируем, тридцать два года! Тело выше среднего, худой, красивый. Однозначно, кто же согласится стать маленьким и страшненьким. Блондин, брюнет? Оставим брюнетом. Глаза тоже оставим, хорошие, черные глаза. Все оставим, только память от дерьма очистим, а так все нормально. Подкорректируем систему страха и похоти. Хочешь быть бездельником и просто наблюдателем всех процессов? Вот, придумал, будешь богом трепни и любопытства. Как тебе такая роль?
- Да буду, пожалуй, только мозги поскорее бы.
- Вот заладил, живут же люди по нескольку жизней без мозгов, с одними конечностями, в глазах яма в жопе дна нет. И счастливы безмерно. Мозги, если хочешь знать - это атавизм, вроде аппендикса. А ты как чучело из сказки "Волшебник Изумрудного города", чем-то вполне сносно думаешь, но все мечтаешь поменять солому на пару кило ливерной колбасы.
- Мозги, сынок, это болезнь. Самая распространенная хвороба человечества. Мозги порождают массу осложнений: головную боль, любовь, жадность, страх, поэзию и даже СПИД. А еще чесотка мозга. Ни с того ни с сего начинают чесаться мозги, особенно у художников, поэтов, ученых. Они, видишь ли, шибко любопытные, суют нос куда попало, вот и хватают всякую инфекцию, а лечатся, как правило, пистолетами. Вот теперь ты и будешь заниматься любопытством и трепней. Все, можешь закрыть рот. Что чувствуешь? Ничего? Все правильно - это новые мозги. Мозги Бога трепни и любопытства. Помнишь что-нибудь?
- Да, вроде бы что-то чувствую.
- Страх чувствуешь?
- Пока нет!
- В память о твоем страхе я буду тебя Страхом называть. А имя себе можешь сам придумать, ты теперь бог трепни, так трепись на всю катушку.
Из-за кресла появилось вспотевшее лицо Любы.
- Папа! Ну что вы тут копаетесь? Все же остынет!
- Я тебе сколько раз говорил, чтобы не входила в операционную без стука и тапочек. Хоть кол на голове теши! Тут стерильная мозго-фабрика, а ты лазаешь по помойке человечества, а потом с грязными ногами в операционную заразу тащишь и еще удивляешься, откуда потом на свет божий нарождается столько дураков. Брысь, пошла со своим борщом, проза жизни! Я только что нового бога смастерил!
Люба удалилась ворча:
- Это я что ли проза жизни? Да я праздник, самый яркий праздник людей. Я смерть, я самый светлый их миг.
- Иди уже, Праздник с борщом и косой.
Страх осмелел и стал задавать вопросы.
- Батя! Если мы боги, выше нас кто?
- Началось, действует, теперь ты будешь доставать, да? Выше нас, выше нас? Видишь ли, я точно тебе сказать не могу, но соврать, то есть придумать на ходу, это пожалуйста.
- Ну а как же истина?
- Какая к черту истина? Пойми, мир, материя, пространство, космос - это все саморегулирующееся существо. Вот в твоих и моих мозгах неразбериха. То джина хочется, то пива, то минералки. А теперь представь, что весь космос - вздорный мозг, который черти чего хочет? Так какая тут может быть истина? Истина - это обозначение конечного этапа очередной лжи. Точка с запятой, абзац и опять ложь за ложью, до бесконечности.
- А черт? Дьявол - это кто?
- Да такие же придурки, как и мы с тобой!
- Но ведь бог - это добро, а дьявол - зло.
- Это тебе в исправительной колонии, на политинформации поведали?
- Опять же, что считать добром, а что злом?
- Вот ты заметил, кому там у вас на земле больше везло? Само слово: ВЕЗЛО состоит из веселья и зла. Кому деньги, кому красивые бабы достаются? И что имеют те - с козлиными бородами, что денно и нощно бьют лбы в поклонах перед деревянными портретами якобы нас? Ведь все земные религии - сплошная ложь.
И это хорошо! Представь себе, на мгновение, явление меня народу! Они уже привыкли к другим ликам святых, а тут - нате вам, с красной жирной рожей, с зеленой бородищей, в китайском спортивном костюме и шлепанцах. А еще, для куражу, можно на проволочке нимб из неоновой трубки состряпать.
- А дьявол все же, это кто?
- Да их тут столько! Бездельники, миротрясы, те же боги. Ну сам посуди, правая туфля и левая туфля? Хочешь быть дьяволом, назовись им и будь.
- Батя! А что такое страх?
- Это ты сам, сын мой!
- Нет, давай без метафор, все-таки?
- Адреналин, эндогенный этанол, еще какая-то кислота, замешанная на соплях. Я ведь не доктор, не биохимик, не этноботаник, я - бывший поп. Пьяница, бабник и трепло. А ты - бывший вор, помнишь это?
- Теперь вспомнил.

"Когда хочешь что-то спросить у отца всевышнего, помни, что он не всегда готов честно ответить "за базар". Часто врать ему лень. По сему, ври себе сам". (Цитата из заборной летописи)
Глава 2-я

Москва 1996 год. Вот уже целый месяц поп-ансамбль "АЙ-НАНЭ" ждал обещанный новый хит.
- Где же эта чертова красная ручка?
Поэту-песеннику Жоре Марочкину необходимо было провести красную нить, но не в чем и не чем. Аванс за новый шлягер он уже спустил и сейчас нервничал. В любой момент могут появиться люди Карабасова, а этим граненым татарам бессмысленно объяснять причину отсутствия товара.
Что я им скажу?
" - Парни, я не виноват, это все сука-Муза не несет...
- Что за муза такая? Как не несет, дай адрес, будет нести, как курочка ряба!"
Так он на миг представил возможно вскоре предстоящий диалог с людьми Барри Каримовича. Вот она, чертова ручка, и что дальше? Он привык подчеркивать ключевые фразы красной пастой. Это и были магические заклинания для поклонников. В прошлом На-нэйцы могли парой словосочетаний уложить толпу наповал. Типа: "УПАЛА ШАПКА! УПАЛА НА ФИГ" - и на тебе - эффект, сильнее всех примочек Чингиз Хана. Но сейчас последние герои монголо-татарского ига были безоружны. Ни Пупкин, ни Марочкин не несли золотых яиц. Это удручало, и Нанэйцы стали сильно злоупотреблять спортивными тренажерами. Жора допил остатки омерзительной "Брынцаловки" и дрожащей рукой занес кровавое стило.
"Я на тракторе..." Нет: "Мы на тракторе, вы на тракторе. Наша похоть в ядерном реакторе..."
Типа групповуха на тракторе, а дальше-то что?
"Пахота, пашня, пехота, перхоть..."
Нет, это хуже чем бред.
Жора смял лист, сломал ручку и заплакал.
И вдруг какой-то голос сказал: "Про трактор это уже неплохо. Вашей Нане в пору менять имидж, впрочем, имидж - это фантики для плохих конфет. Личности имидж нужен, как презерватив в здоровой семье. Но, слава богу, с таким заболеванием как "личность" в данном случае мы не столкнемся".
Жора вдруг понял, что голос невнутренний и резко протер глаза. Перед ним стоял очень красивый парень лет тридцати, весь в черном, и улыбался улыбкой ходульного Мефистофеля. Первое, что взбрело Жоре в голову, так это желание заорать подобно глупой бабе, напуганной заблудившейся мышкой, но парень поднял вверх левую руку. Это был знак, в мгновение заткнувший Жорин визг.
- Господин Марочкин! Не будем уподобляться актерам Мухосранского Академического театра имени Раисы Горбачевой. Не надо репетировать знаменитую сцену встречи... Вы, увы, не доктор Фауст, к тому же с такой фамилией нужно быть завхозом в доме пионеров, но никак не словесником.
- А вы, вы, простите, этот... да? - выдавил из себя Жора, будто последнюю зубную пасту из тюбика.
- Этот, но не совсем! Позвольте представиться: Бог Трепни и Любопытства. Имя мое - Страх - мне оно не очень соответствует, но это прихоть папаши
- Так вы от Карабасова?
- Нет! Нет! Жора, не пугайтесь, я вовсе не тот за кого вы меня принимаете и, к счастью, я не являюсь слугой много уважаемого Импресарио. Я хочу вам помочь, затем и явился. Вы мне глубоко любопытны, как столп эстрадной культуры. Вы ведь сами того не ведаете, что являетесь величайшим представителем искусства дурацкого пафоса, стеба и подражательства. Меня, как бога любопытства, это занимает в первую очередь. Мне не хотелось бы, чтобы ваше дело зашло в тупик и захирело.
Я ваша муза.
Не смущайтесь моего пола, впрочем, вам, как представителю эстрадного секс-большинства так будет даже удобнее, не так ли?
Жора вдруг понял, что это любовь с первого взгляда и даже если это демон, то он очень милый. Это был тот самый красавец, с которым Марочкин часто встречался в своих сладких педерастических снах.
- Скажите, Жорж, вы когда-нибудь водили трактор? Что нет? Напрасно! ЭТО ТАК ВОЗБУЖДАЕТ! ВСЕ ТАК ВИБРИРУЕТ! Вы совсем случайно нашли прекрасную тему. Вот вам моя авторучка, садитесь и пишите.
Марочкин повиновался, стал писать и удивляться красоте своего почерка. Прежде он был подобен экзерсисам правописания троечника начальных классов. Теперь же этот почерк стал напоминать ту графику, которой обладают немногие мужчины, милиционеры и врачи-психиаторы. В нем была некая твердость, сила, обстоятельность.
Тракторист Иван КОНФЕТНЫЙ
Ехал в поле на заре
Без особого заданья
Дело было в сентябре
Возвращался он со свадьбы
Шибко пьяный трактор вел
Вдруг какое-то сиянье
И в момент заглох мотор
Матюкаясь и сморкаясь,
Вытираясь об штаны,
Вылез Ванька из кабины
Посмотреть туды-сюды
Глядь - под трактором свеченье
Синим пламенем горит
То ли камень, то ли бомба
А скорей - метеорит
Он ее подлюку - ломом
Осторожно почесал...
А в деревне не дождались
Вместе с трактором пропал
Год прошел, однажды утром
На поляну за село
Приземлилось Чудо-Юдо
А скорее - НЛО
Из него Иван Конфетный
Разодетый, как Султан,
Весь такой инопланетный
Но опять вдымину пьян
А за ним из дырки - трактор
И космический багаж
И с Иваном распрощался
В жопу пьяный экипаж
С той поры село "Тупицы"
Небоскребами цветет
А Иван был выбран мэром
И теперь уже не пьет.
- Вот вам, Жора, чем не шлягер? Думаю, На-нэйцы и их поклонники придут в восторг.
Марочкин поставил жирную точку и почувствовал необъяснимый страх. Он медленно обернулся. В комнате больше никого не было.

Следующая глава: "1-Я ДЖАЗОВАЯ ОХОТА".

1998 ГОД Провинция.
Страх развлекался и шкодил. В его новых мозгах поселилась бесчисленная стая хулиганских идей. Меньше всего ему хотелось заниматься "своими" дезертирами, но обещание, данное батяне, не оставлять их без опеки, отравляло ему настроение. На "колхозном" рынке он купил по дешевке персидского котенка. Чистый персик, но не экстремал, без документов, поразил его вздорным поведением. Другие его братья и сестры прижухли от страха и холода, а этот бодро шалил, пытаясь перевернуть хозяйкину корзину. В двух огромных глазах маленького пушистого чертенка, словно сияли две мухи в янтаре. Страх, предвкушая большое приключение на все свои органы, дал хозяйке новую стодолларовую бумажку, и сунул пушистое чудовище за пазуху.
- У меня нечем разменять такие деньги! - сказала изумленная торговка.
В этот миг Страх ощутил теплую струю.
- Не надо мне, милая, никакой сдачи, похоже я ее уже получил.
Дома Батя всадил коту в мозг новейшее устройство, украденное у какого-то японского маньяка-ученого, а потом две недели кормил запредельным супер-мясом.
Котейка вымахал величиной в зрелого сенбернара, разучился мявкать и научился говорить на всех языках. Целыми днями он крутился в телеаппаратной Бати и обсуждал с ним новости мира. Но больше всего на свете он любил слушать авангардную музыку, за что и был назван Джазом.
Настало время для первой охоты. Кот, получив задание попугать дезертиров, пришпилил плеер к ошейнику, нарядил наушники и, напевая какую-то арабскую мелодию, отправился на охоту.
Страху не хотелось встречаться со своими убийцами, чтобы скоротать время он уехал на чемпионат мира по футболу.
Беглые солдатики-убийцы, отморозки, сильно изменили свой облик. С тех пор они немало преуспели, и сами удивлялись своей удачливости и безнаказанности. В результате шаловливой опеки вечно пьяного дежурного по небу, Петя и Саня стали преуспевающими наркодельцами. Теперь у них появились новые клички: Петр-Нулевой и Саша Синий-Клык. Их боялись, с ними считались блатные авторитеты. Поговаривали, что эти двое - офицеры ФСБ, внедренные в наркобизнес Кремлем. Сколько раз их пытались замочить, но пули на лету превращались в вялых осенних комаров.
Подложенные в их машины взрывные механизмы не срабатывали. Преступный мир смирился с такой мистикой. Петя и Саша творили что хотели. Они купили карамельный завод и реконструировали его в комбинат по производству экстези, цинично обозвав свое детище Комбинатом Детского Питания. Теперь "цветное драже" от Пети и Саши продавалось во всех аптеках города и даже в киосках союзпечати. Город превратился в огромную сумасшедшую дискотеку.
Такая ситуация очень понравилась коту, он любил не только музыку, но и сладости.
Джаз первым делом обошел все музыкальные магазины и накупил кучу новых компакт-дисков. Обдолбанные продавцы и юные посетители думали, что это какой-то чокнутый, из "новых", развлекается в карнавальном костюме. Их даже не смущало то, что ряженый предпочитает ходить на четвереньках. Однако, кое-что настораживало. По вечерам Джаз обжирался килограммами драже. В ночных клубах танцевал и заказывал тазики коктейлей. Ряженый у всех расспрашивал как познакомиться с САШЕЙ-СИНИМ и ПЕТЕЙ-НУЛЕВЫМ. Еще вдобавок ко всем диско-безобразиям, животное разъезжало по улицам городка на "Ламборгини Дьяволо" цвета червонного золота. Такой тачки не было даже у племянника губернатора. Однажды гаишники остановили кота в золоченой карете и, заикаясь от страха и удивления, затребовали документы. Кот вежливо предоставил техпаспорт и водительское удостоверение. Из документов следовало, что машина принадлежит некоему Страху, Богу Трепни и Любопытства, а водитель с генеральной доверенностью с правом продажи никто иной, как персидский кот Джаз Страхович, по фамилии Телогрейкин. Ополоумевшие автоинспекторы попросили паспорт.
- Какой паспорт, Начальник? Только родословная, я же еще не совершеннолетний!
Милиционеры чувствовали, как их расплавленные мозги, из-под крыш-фуражек стекают на ботинки. С цветной фотографии водительского удостоверения на них смотрела и улыбалась морда персидского кота. А кот врубил музыку на всю мощь, чтобы заглушить дьявольский рев стартующей машины.
- Ну все, мужики, мне пора на танц-пол!
Дьяволо будто растворился, а в руках служителей дорожного порядка оказалась этикетка от вискаса.
- Ты Булгакова читал? - спросил один мент другого.
- Нет, только кино по ящику смотрел. Может, они фильм снимают?
В этот вечер Саша и Петя отважились встретиться с пушистым чудом в клубе имени Бой Джорджа. Они сильно нервничали, предчувствуя что-то не ладное, и часто подлечивались коксом. Их головы были набиты белым кайфом до отказа, казалось, что излишки высыпаются из ушей. Появление кота воспринялось, как дежурное пришествие завсегдатая. Кот впервые за все времена встал на задние лапы и обнял дезертиров.
- Привет, пацаны! Я ваш новый сержант!
Дезертиров заклинило, как двух роботов из дешевой видеосказки.
- Вам большой привет от того дядьки, что писал на забор. Все, хлопцы, самоволка закончилась. Да не ссыте вы в собственные ботинки, не буду я вас жрать заживо. А хозяин в чем-то даже вам благодарен. Когда бы он еще выбрался на чемпионат мира по футболу? А мне уже самому эта самодеятельная булгаковщина надоела, я ведь просто кот-мутант-переросток, с компьютером в башке, а не борец с наркомафией. Так что отправлю я вас служить, куда-нибудь под Новороссийск, в роту почетного караула. Будете охранять склады боеприпасов и гарнизонную Губу.
Сейчас вот только потанцуем чуть-чуть, а утром я вас в военкомат, на красивой тачке подвезу.
Кот сдержал свое слово. Очевидцы утверждают, что видели двух конопатых и стриженных наголо призывников, прямо к отправке привез на вокзал какой-то здоровенный, лохматый, в рэпперской кепке, одетой козырьком назад. Был он похож то ли на снежного человека, то ли на огромного кота. Тачка у дядьки была на пол-лимона баксов, не меньше. Вся из золота, хрен знает какой фирмы, а на эмблеме, то ли бык, то ли лев, то ли кот. Впрочем, мало ли что могло померещиться поголовно, в стельку пьяным, будущим защитникам родины и ее дезертирам.
Комбинат имени Пети и Саши вскоре арестовали, опечатали, а потом отдали под таможенный склад. А все россказни про огромного кота и его танцевальные похождения, всего лишь молодежная карамельная брехня.
- Хозяин! Сделай ты воду похолодней и еще раз спину и хвост намыльте, ну и набрался же я блох в этих ночных клубах. А вы, Любаша, поосторожнее с ушами, не налейте мне в мозги воды, не дай бог еще что-нибудь замкнет. Дверь в комнату приоткрылась. На пороге стоял Батя с перекошенной зеленой бородой, в семейных сатиновых трусах и на роликовых коньках. В руках он держал початую бутыль "Сто Волынщиков", отхлебывал и улыбался.
- Что, Васька, вернулся? Васька! Бросай ты баниться, там по ОРТ Доренко такое мочит, у него война с лысым футболистом. В мире вечно что-то происходит, а я и не знаю.
- Папа! Вы бы поосторожнее на коньках своих дурацких. Здесь же мокро, вы и так сегодня раз сорок упали.
- Любовь! Ты кота вон лучше побыстрее домывай, а то Доренку проморгаем.
Батя отхлебнул виски. Смешавшись с зеленой краской бороды, струйка спиртного поползла по огромному волосатому брюху.
- Теперь все разойдитесь! - заорал кот. - Внимание, главный ритуальный танец! - и он резко встряхнул своим огромным мокрым шерстяным туловищем, обдав всех родственников брызгами воды, будто наглый грузовик, зазевавшихся на перекрестке пешеходов.
Батя упал на спину, задрав вверх свои роликовые ноги, однако, левая рука крепко и бережно сжимала недопитую бутыль.
- Кто не спрятался, я не виноват! - орал кот.
Страх, весь мокрый, хохотал.
- Джаз! Придурок, я же феном тебя хотела высушить! - прокричала мокрая с головы до ног, заметно похудевшая Любаша.
- Какой фен, чертово электричество! Еще замкнет, не дай бог и буду я тупо мяукать и мурчать.
- Не бойся, Васька, мы еще у Сакомоты какую-нибудь чертовню свистнем.
- Не надо, дед, мне эта нравится. И Васькой меня не называй, я, может, мусульманин!
- Мусульманец!? Засранец ты, я вот за такие слова тебя в русскую гладкошерстную кошку превращу.
Они шли по полутемному коридору, дружелюбно переругиваясь. Кот стал на задние лапы, положив батину, с приросшей бутылкой, себе на плечо. Батя, на неумело расставленных прямых ногах, просто ехал и бухтел. Ролики противно скрипели, издавая звук несмазанной дрезины.
- Ты, Васька, и не выдумывай, захочу и официально переименую, я, видишь ли, внучек, бог туды меня в качель.
- БОГ! БОГ! На роликах, только штанины от трусов в ботинки заправь, а то опять навернешься. Там - в миру - происходит какая-то ерунда. Они, видишь ли, конец света на 19-е число назначили. Какой конец! Какого света!? И кто они вооще такие????
- Хрен им всем! Я им устрою, развели понимаешь, ООНЫ, НАТЫ-СРАТЫ!!
- Деда! Идут они в жопу со своим вялым, очередным концом. Давай завтра заморозим бассейн и в хоккей, два на два. Страх с Любкой - одна команда, а мы с тобой - другая. Я на ворота лягу, и фиг они забьют.
ЕЩЕ ОДНА ГЛАВА, ПРО ШОУ БИЗНЕС.
- Что там у тебя, сынок, с этим поэтом песенником? - батя был на редкость трезв. В этот раз некрашенная борода оказалась рыжей. Огромный живот абсолютно исчез. Строгий темный костюм, галстук цвета нержавейки.
- А что случилось?
- Да вроде убили его.
- Да ну, за что? Неужто песней не угодил?
- Скорее он ее и показать не успел. Ты ведь телевизор не смотришь. Телевизор и водка - еда для души, сынок.
- И что говорят?
- Говорят, любовник приревновал. Застукал Жору с каким-то юным эстрадным павлином-мавлином. Мальчика пожалел, а Жорку заколол бутафорской шпагой. Представь, загнал в задницу, аж изо рта вылезла, так что теперь шашлык из несвежего мяса ПЕДЭ.
- Слава богу, то есть слава тебе, батя, что это не по моей вине Марочкина проткнули, стишок то я ему подсунул вовсе неопасный.
- Я тут не причем, мир живет по своим законам. Ты, я и подобные нам, лишь изредка вмешиваются в их течение. А может, и нет их вовсе этих законов, просто жизнь.
- А тебе, никак, жаль его стало? Или новую душу боишься запачкать?
- Мне жаль, что песня не увидит жизни. Хорошая песня, веселая, сам от себя не ожидал.
- А ты сам ее спой.
- Мне лень, имею я право на лень?
- А вот скажи мне, почему ты бороду зеленой краской красил? А сегодня какой-то другой?
- Мне сегодня тоже лень. Я даже с самим Васькой Джазом в хоккей играть отказался. Когда тоска находит, я всегда меняюсь, тужусь что-нибудь новенькое придумать. Увертюра к новой жизни - это, прежде всего, изменения внешнего облика. Вчера, когда кот в ванной хулиганил, я на задницу упал, и что-то в ней хрустнуло. Это был знак мне, свыше.
- Бать! А куда еще выше?
- Как знать? Пора мне совершить очередное явление народу. Пора и им сменить стиль иконописи. Да и тебе пришло время вычудить что-нибудь этакое! Любку я на какую-то кавказскую войну командировал, нечего тут на небе под ногами путаться, нехорошо это когда смерть с психологией сытой домохозяйки. Кота возьму с собой, если ты не возражаешь? Он мне в путешествии не даст спиться.
- Батя, ты стал похож на преуспевающего миллиардера из какой-то голливудской поделки.
- А я он и есть!
Дежурный по небу бодренько нырнул в неожиданно подкативший лимузин. Машина рванула так, что Страх свалился от неожиданности.
- Ну твою ж в бога душу мать, что там за шумахер за рулем?
Страх остался один. Он сидел на побережье самодельного водоема. На деревянном нетесаном столе перед ним стояла непочатая бутылка водки, на этикетке - очередной придурок в кепке, метящий в провинциальные диктаторы.
Пить или не пить? ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС. Он катал ладонью по столу пустой граненый стакан. Трык-тык - жаловался стакан на насилие. Страх поймал себя на мысли, что думает ни о чем. Надо включить мозги, они ведь новые, душа тоже, наверное, в ней много пустоты, которую необходимо заполнить. При желании он мог врубить прежнюю память и что-нибудь из нее выудить, для развлечения. Может нажраться и вспомнить былую жизнь? А что в ней? Ни друзей, ни любви, ни подвигов, ни творчества. Нет, были, конечно, красивые бабы, были "якобы друзья" - такое же дерьмо, как и он. Творчество - блатной футуризм, воровской неоромантизм. Подвиги типа: выпрыгнуть с корабля в открытое море, с наполовину выпитой десятилитровой бутылкой виски и чтобы тебя 5 часов искали спасатели? Жил грешно и помер смешно или на оборот? Так за что такую дрянь забирают служить на небо? Неужели вся мразь человеческая на том свете получает неограниченные возможности и полную творческую свободу? Ну и что с ней делать? Может учиться? Ведь даже для вранья у меня слишком маленький словарный запас, а отсюда и ограниченная фантазия. Что толку с того, что я могу взорвать любую страну, соблазнить любую кинопизду, заставить Дэвида Боуи писать песни на русском языке, а Мадонну сделать телеведущей программы "Я САМА!" вместо Юли Меньшовой.
Ну придумал я симпатичного говорящего кота, но ведь это уже было у какого-то советского писателя-неудачника. Помог с вдохновением гею, а он, бедолага, и вякнуть не успел, как его жизнь нанизали на шампур. Убийц своих безжалостно пожалел, чемпионат мира подкорректировал на свой вкус. Ну и что дальше? Ясно только одно, быть пустым самодовольным богом - скучно. КОПТИТЬ НЕБО И ГАДИТЬ НА ЗЕМЛЮ - нелепо и противно. Если добро и зло - близнецы-братья? Нет, я схожу с ума, хотя это и невозможно в моем божественном положении. Не чувствовать страха, не любить, не ненавидеть, быть всемогущей машиной не испытывая боли, унижения, сострадания - это ли не самое жестокое наказание? Нет, пусть моя память будет, как красивый чистый блокнот, в богатом переплете, а в нем ни адресов, ни телефонов.
Страх схватил бутылку, открыл зубами, выпил винтом всю до капли, раздавил стакан, прижал к губам порезанную руку. Кровь была теплой и соленой.
- Значит, чувствую, ощущаю всю свою пошлость! Что-то есть, что-то осталось от прежней человеческой жизни. Смерть ушла на войну, на работу. БОГ-БАТЯ отправился на презентацию дежурного конца Света! А я? КАК ЖЕ Я?????

2016-год ЗАПРЕДЕЛЬЕ.

- Тебя, парень, как звать?
- Что? - Страх очнулся.
- Задумался? Думать на войне вредно, пуля мечтателей любит. Перед Страхом стоял абсолютный двойник великого актера Евгения Леонова.
- Так как звать-то?
А ведь и голос его, Леонова, - подумал Страх.
- Раньше звали Степаном, до этого - не помню, а теперь - Страхом.
- Чудное имя, красивое до ужаса. Ну что, будем знакомиться. - Он протянул пухлую на вид, но крепкую руку. - А я - Евгений, да ты, я вижу, вспомнил. Доцентом еще в народе называли, ну не все, но многие.
- Так вы и есть Леонов?
- Он самый!
- А где мы?
- На войне времени с безвременьем.
- А мы с вами на чьей стороне?
- Мы пока на стороне времени, но могут взять в плен и тогда как получится. Да ты, я смотрю, новенький, какое лихо к нам занесло?
- Сбежал я.
- А, с неба небось? Что не выдержал испытания пустотой?
- Не выдержал. - Согласился Страх.
- А кем был-то на небе?
- Богом трепни и любопытства.
- Забавно и что не трепалось?
- Трепалось, но любопытство пересилило.
- Что ж, война - неплохая стажировка для начинающего бога трепни.
- А вы здесь почему?
- Я от неба отказался. При жизни кем только не был: и бандитом, и следователем, и русским дворянином, и другом Тиля Уленшпигеля и даже ВИНИ ПУХОМ. Надоело перевоплощаться, хочу самим собой побыть. Скучно быть богом. Я ему говорю, ну этому, дежурному, отпусти ненадолго, я хоть спектакль доиграю, а то нехорошо как-то ушел, всех бросил. А ОН мне: "Хватит, художник должен знать меру, да и чего ты там с инфарктом наиграешь? Хочешь - доигрывай здесь, сам себе режиссер и драматург". А я ему: "У тебя тут зритель хреновый, холодный, мертвый зритель, я к тому привык". Ну он тогда говорит: "Раз так! У меня только две формы небесной жизни: либо богом либо в солдаты". "А с кем воевать?" - спрашиваю. А он мне заявляет: "Хочешь со временем, хочешь с безвременьем, выбирай!"
Вот я и выбрал, тут хоть не скучно. Он мне: "Захочешь вернуться - любой момент". "Ладно, - говорю, - там посмотрим".
Вот и воюю.
- А убить здесь могут?
- Могут, но мертвым будешь не долго.
- А боль чувствуешь?
- Нет, это не больно, обидно чуть-чуть, это как в компьютерной игре.
- Значит, и здесь страха нет?
- Да ты, Степан, не расстраивайся.
- Если бы расстроиться, хоть маленькое удовольствие.
- А кто на той стороне?
- Да разные, представляешь, Наполеон с Кутузовым заодно. Ленин, там у них и Гитлер и из наших, из артистов, много. Великие, они все с амбициями, все в вечность норовят. А мы-то за что боремся? А мы, Степа, воюем за свое любимое время, за то, в котором нам было хорошо и плохо, словом, не скучно. Посуди сам, на хрена мне 25-й век, что я там чеховского Иванова буду играть? Это Ленин, он и в другой галактике, и в тридцатом веке найдет врагов пролетариата и будет палить из Аврорыной пушки по марсианским воронам. Вот ты, Степан, кем в прошлой жизни был?
- Вор я!
Леонов выдержал "паузу обалдевшего" и тихим хриплым голосом спросил:
- А жизнь-то свою ты любил?
- Не знаю, я ее боялся, а любил свой страх, но на небе у меня его отняли.
- Худо дело, тебе ни на той, ни на этой стороне не сладко. Неприкаянный ты.
- Я пока не знаю чего хочу, вот и ищу на жопу приключения. Прежняя жизнь? - Пропади она пропадом. Не знал я в ней ни любви, ни дружбы, одно движение, азарт и разврат. Вот вы жили по-настоящему, вам есть о чем вспомнить, есть кого любить, кого жалеть. Вы были великим актером, вас любили. Один мой кореш - мелкий аферист, "уличный банкир", был большим вашим поклонником. Когда он узнал о вашей смерти, то бросил все и засобирался на похороны в Москву. Денег из кассы выдернул немерено, но не доехал, менты по наколке приняли его, оттрамбовали до полусмерти, бабки все забрали. Потом еще и подельщики чуть не убили. Вот где я жил, зачем мне туда? А для неба мне пока ума не хватает. Буду воевать на вашей стороне, хотя бы из уважения к вам, да и ради себя, может, вернется ко мне ненависть, страх, злость, а случится, обрету то, чего у меня никогда не было.
- Ладно, хватит ныть, бывший бог, а ныне рядовой Страх, не пора ли нам пожрать? Война войной, а аппетит не терпит болтовни, память и вечность пока пусть отдыхают.
Леонов развязал вещмешок и стал доставать из него весьма не военно-походную, а скорее ресторанную снедь и выпивку. В этот миг он был похож на одного из своих киногероев.
- Что, Степа, узнал Ламмэ Гудзака, да, брат, играю, никак не могу отвыкнуть.

ГЛАВА: КАКАЯ-ТО ПО СЧЕТУ: "Одна из смертей Георгия Ивановича".

После сытной трапезы с Леоновым-Гудзаком, нежданно-негаданно случился жестокий бой. Страх не успел даже прицелиться в какого-нибудь потустороннего врага, как был сражен кибернетической пулей многоразового пользования. Пулю звали ПОЛИНОЙ. О ее замечательной судьбе вы можете узнать, прочитав рассказ "Примитив Экшэн". Регенерировавший Страх решил не возвращаться на передовую: "Поживу-ка я чуть-чуть жизнью дезертира. Пустое дело отстреливать привидений. Любая война - игра без победителей, для существа осознавшего одномерность добра и зла рано или поздно покажется серым, скучным занятием".
Однажды, в каком-то грязном запредельном трактире он познакомился с очень странным типом. В кабаке царила фиолетовая тишина. Посетители тупо пили, курили, закусывали и все молчали. Лишь один странный худой, лысый человек в коричневом кожаном косовороте, сидел за роялем и тыкал длиннющим указательным пальцем левой руки, по неровной, рассохшейся клавиатуре. Это не было музыкой, а скорее напоминало звук детской барабанной шарманки. Страха стало раздражать тотальное молчание, и он подошел к лысому пианисту.
- Вы прекрасный тапер для этой пьяной тишины. Вам певец не нужен?
- А ты петь умеешь?
- Под ваш аккомпанемент - вполне!
- Ты кто?
- Я - дезертир добровольческой армии за лучшие времена, зовут меня Страхом, с кем имею честь?
- Гурджиев... Григорий... Иванович, - с огромными паузами между фамилией, отчеством и именем и мертвецким безразличием произнес лысый.
Страху почему-то захотелось спросить, кем он был в прошлой жизни и он спросил...
- Во все времена, во всех своих оболочках, всегда был единственным неизменным Григорием. Это кара, вроде вечного Жида.
- Не надоело?
- Что ты, жить вечно и быть самим собой на самом деле невероятно интересно. Все дело лишь в том, как жить. Люди умирают исключительно из чувства брезгливости к собственному несовершенству. Им кажется, что смерть их почистит, отмоет, сделает капитальный ремонт и можно будет приступить к новой жизни с новой судьбой, со свежими силами. Но душа после капремонта всего лишь реставрированная развалина. Рано или поздно вся прежде накопившаяся дрянь дает о себе знать. Все повторяется, но уже с другими нюансами.
- А вы исключение из правила?
- Я исключение из всех правил.
- Но ведь вы умирали много раз.
- Увы, это природная необходимость, с этим ничего не поделаешь, шкуру нужно менять, как стоптанную обувь.
- А вас убивали когда-нибудь?
- Убийство - это одна из разновидностей естественной смерти. Последний раз меня грохнули в прекрасном городе Бейруте, я так и не понял за что? Признаться, мне больше всего нравится уходить из жизни посредством автокатастрофы, в этом есть что-то романтичное. Однажды у меня был такой шанс, но, увы, автомобили в те времена были не столь быстры, и авария случилась никчемная, пришлось еще долго реставрировать надоевшее тело и весьма скучный остаток жизни. Вам нравиться врать, молодой человек?
- Не знаю, это ведь тоже жизненная необходимость.
- Знаете почему человек врет? Это всего-навсего физиологическая потребность, такая же как секс, еда, алкоголь и наркотики. Глупое большинство человечества всегда боролось с собственной физиологией. Сексуальность обзывалась развратом. Алкоголизм и наркомания - всего лишь потребность в дополнительном эндогенном этаноле, это как лишний пучок петрушки при авитаминозе. Придумали какое-то привыкание. Если это дурацкое слово заменить на желание, сразу все становится на свои места. Человек, животное, дух или существо-душа, если вам так более удобно, чего-то желает, а, следовательно, живет. Даже мертвое тело хочет разлагаться, гнить и превращаться в другое состояние материи. Душа же, желая слиться с абсолютом, при встрече с ним, категорически отказывается от этого муторного состояния вечного покоя и каменного блаженства. Абсолют - памятник с умным выражением лица. Его обсыкают, ему салютуют, а выражение каменной рожи одно и тоже, прости за пошлую рифму. А душа находит новое транспортное средство, чтобы путешествовать в мирах и совершать так называемые пороки или же подвиги, как их еще иначе называют.
Недавно я беседовал с Андреем Романовичем Чикатило.
Забавный и очень начитанный мужик. Читал он все подряд, в промежутках между резней. Его серая жизнь была кошмарным сном, где его чмырили все кому не лень. Когда он читал, то примерял на себя всевозможных персонажей, тем и наслаждался. А резня для него была обычным физиологическим испражнением. Он отказался от предложенного ему поста бога малолетних самоубийц и теперь, получив новое тело, весьма привлекательного американца, пишет неплохие сценарии для каких-то недотарантин.
Я даже подсказал ему, на мой взгляд, очень удачный псевдоним: Эндрю Чикатило. Для сценариста Голливуда такая кликуха - это половина успеха. На небе ему стерли прежнюю память, но паршивка-душа как маньячка продолжает резню, к счастью, пока только на бумаге и киноленте.
Курт Кобейн однажды при встрече признался мне, что его последним желанием перед выстрелом было осуществление детской мечты стать водителем большого красивого грузовика. Сейчас он возит из Голландии в Россию контрабандное пиво. Ненавидит гранж, обожает рейв-дискотеки. Башлачев стал крупнейшим предпринимателем и больше не пишет стихов. Пушкин был наперсточником на Курском вокзале, а сейчас там же служит сержантом милиции. Сергей Курехин, на удивление, остался прежним и теперь запускает новый проект поп-механики с участием межгалактических макроорганизмов. Последнее его творение: "Музыка черных дыр", состоящее из 15-ти часовой мертвой тишины, разошлось по солнечной системе миллиардным тиражом. Я так же имел наглость предложить свою версию: "Живая Тишина". Ему понравилось, но он оставил по-своему. Я вот тоже по-прежнему верен себе, все вру и вру. Посуди сам, ложь увеличивает объем времени, расширяет пространство, стимулирует одно из главнейших чувств, такое как зависть. Вы ведь сами наверняка врете самому себе ежесекундно. Человек безумно устает от правды, которой на самом деле нет. Поиск правды - состояние голода, нажраться досыта и совокупиться с какой-нибудь симпатичной самкой. Добиваешься своего, и наступает состояние иступляющей пустоты. Этакий макет смерти, но затем все равно наступает жизнь, желание, тяга к пороку и ложь, ложь. Жизнь - бесконечная цепь из лжи.
Однажды я был котом. Жил у богатого Стамбульского цеховика. Жрал вдоволь, спал, отдыхал от Гурджиева. Наблюдал, как русские челноки скупают дубленки и плащи очень скверного качества, в надежде разбогатеть. Как-то я отправился прогуляться по базару и встретил русского купца, лицо его мне было знакомо, видимо, по прежней жизни. Купец жрал жирную жареную треску и запивал прямо из горла литровой бутылки виски. Я вежливо поздоровался с ним, на миг забыв, что я - кот.
- Дай кусочек!
Купец уронил недопитую бутыль, но рыбу из пасти не выпустил. Русский челнок - это вам не ворона из басни Крылова. Я двинул лапой неразбившийся флакон Джони Уоккера и сказал: "Пить не буду, а рыбки съел бы с удовольствием".
Купец, проигнорировав мое кошачье попрошайничество, спросил:
- Ты кто? Где-то я тебя уже видел?
- Я кот Гришка, рыбы хочу!
- Сгинь, Гришка! Сгинь! Нечисть!
У этого борова и в прошлой и в любой последующей жизни зимой снега не выпросишь. Он - исключение из всего русского купечества.
Я не на шутку разозлился и решил погубить этого отвратительного жадину немедленно.
- Дай кусок трески, козел! - злобно заорал я.
- Кто козел? За базар отвечаешь?
В общем, мы сцепились, все это я специально затеял на очень узкой улице ведущей к набережной, по которой ходит чудовищный турецкий трамвай, спастись от этого грохочущего монстра можно, только если вовремя заскочить на малюсенький тротуарчик и прижаться спиной к стене. А еще лучше вовремя ввалиться в какой-нибудь магазинчик.
Увлекшись потасовкой с обнаглевшим говорящим котом, бедолага-жирняк не заметил неожиданно возникшей Шайтан-Арбы.
В тот раз рыбы я так и не поел. Моя и купеческая души в обнимку вспорхнули в бездонное сентябрьское небо Константинополя. Душа Жирного ныла о брошенном товаре, который теперь растащат его собутыльники, узнав о страшной смерти толстяка, а моя пела какую-то популярную турецкую песенку.
Но зачем я все это вам рассказал? Подумаешь, одна из будничных Гришкиных смертей. Ах да! Наверное, оттого, что вокруг все по-прежнему молчат. Проклятые трупы, ложь не терпит молчания.
Когда будешь в Стамбуле, попробуй жареную треску, ее там прямо с лодок продают...
- А мой кот терпеть не может рыбу.
Григорий Иванович спросил с удивлением:
- А что же он, простите за грубость, жрет-то у вас?
- Конфеты, салаты и очень много спиртного!
- Экий засранец! - Григорий Иванович рассмеялся. Вскоре они расстались.
Страх вернулся на небо. На этот раз обстановка была в османском стиле - так распорядилось воображение, вдохновленное историей Иваныча.
Дома никого не было. Он включил все батины телевизоры. Мир по-прежнему все тот же мир. Внимание привлек концерт Кортни Лав. Страх врубил ее на всю громкость, налил себе полную пивную кружку дешевого португальского рома, отпил пару глотков и вдруг заметил лист бумаги, придавленный магнитом к холодильнику: "Страх! Где ты шляешься? Кот уехал в Париж на выставку, он теперь у нас кутюрье. Мудак, подстригся под пуделя. Батя на какой-то войне, я на работе, еда в холодильнике. Не свинячь, посуду перемой, не корми тараканов. Целую, ваша Любка!"
Поверх Любкиной записки красным маркером он написал: "Спасибо, жрать не хочу, всем привет, кот, действительно, мудак, мог бы и посоветоваться, тоже мне - Жан-Поль Готье. Я уехал, пока еще не придумал куда. Всех люблю, ваш блудный Страх!"

1994 год ЛОНДОН.

"Вернуться что ли в нормальную человеческую жизнь", - подумал он и тут же наступил в огромную кучу гуманоидовского дерьма.
- Твою мать, срут прямо на улице, как собаки, - выругался он вслух.
- Русский?! Я знать русски, я с русски воевать, русски воевать хорошо в Афганистан. Ты турист?
- А ты басмач?
Перед Страхом стоял молодой афганец, лет двадцати шести.
- Я теперь студент, русски литература изучаю. Очень лублю: Чехов, Булгаков, Гогол-могол, Толстый! Лондон таун, Комден таун.
Страх пошарил глазами по стенам домов, прочел название улицы: Юстон Роуд.
Великобритания и первый попавшийся придурок-студент, к тому же - дух.
Страх перешел на английский:
- И много ты, сволочь, наших положил?
- Нет-нет, совсем немного, - афганец сразу испугался.
- Да не ссы, убивать не стану, война есть война.
- Да, на войне положено убивать врага, - заключил перепуганный студент.
- Я учиться хотел, а отец дал ружье, дал гранаты и в морду тоже дал, очень сильно. Аллах Агбар, учиться - потом.
- А как же ты тут оказался?
- А! Ранили меня, вот ногу оторвало. - И афганец, задрав штанину, показал хромированный протез. - Отец дал денег и сказал: теперь лечись, потом учись.
- Ну учись, учись! - Страх развернулся и пошел прочь от любителя русской классики.
- Русский! Эй! Русский!
- Чего тебе? - не поворачиваясь, спросил Страх.
- Прости а?
- За что?
- Я всего троих русских убил.
- Посчитал да? Аллах простит, я, к счастью, не Аллах.
Страх ускорил шаг, растерянный студент зло плюнул ему вслед и выругался на своем басурманском языке. Страх успел разобрать последнюю фразу: "Что бы эта улица для тебя никогда не кончилась!"
Страху Лондон образца 1994-го наскучил за пару суток. Его раздражали толпы желтокожих туристов, слоняющихся табунами, крикливые стайки макаронников, бледные, выцветшие англичане и красивые черномазые, снующие вокруг на роликовых коньках. Он слегка нашкодил - в музее мадам Тюссо заменил все восковые фигуры. Теперь там стояли ничем не знаменитые образы чиновников советской эпохи, работяги и колхозники и даже зеки в ватниках и ушанках крысиного цвета. Он огорчил толпу геев, стоявших в очереди в один из модных ночных клубов, превратив его в баню эссэрошного типа. В Сохо переделал все увеселительные заведения, опять же в родные, южно-российские забегаловки, где вино наливали в банки из под сметаны и метили донышко красной масляной краской, чтобы не воровали посуду. Страх расставил посты ГАИ на улицах Лондона, на одном из фестивалей, подменил известную рок-группу хором МВД, а ряженых панков, похожих на анимационных хищников, переодел в райкомовских комсюков образца конца 70-х. На этом его фантазия иссякла. Завернув в одну из долго искомых подворотен Оксфорд Стрит, он исчез.
Прощай, город Лондон, привет Одесса!

Все тот же год:1994-й.

На Привозе, в постоянном наличии и широчайшем ассортименте всегда присутствовало чувство юмора. Весь Привоз - это огромный уличный партизанский театр, здесь играют нескончаемую пьесу.
Пьяный грузчик катит перед собой пустую тележку и орет заплетающимся языком: "Поберегись!Ноги!Ноги!Поберегись!"
Однако по ногам достается многим.
И вот он наезжает на маленького пожилого еврея. Тот невозмутимо, без гнева и боли выдает этакий монолог: "Тебе что тут Северно-Ледовитый Океан? Тоже мне ледокол Ленин!"
- Простите, капитан, сбился с курса, штормит, - отвечает пьяный грузчик и, развернувшись к дверям овощного магазина, продолжает ледоколить.
Навстречу ему выходит двухсоткилограммовая продавщица.
- Вера, Любовь моя, я приехал!
- Жора! Я же вас полчаса тому назад послала на хер, отчего вы до сих пор туда не идете? - невозмутимо отвечает Вера.
На Страха вновь накатило вздорное настроение. Ему захотелось вспомнить детство прежней жизни, что-нибудь стащить с прилавка. Он мог бы без труда вытащить кошелек у какой-нибудь одуревший от жары домохозяйки, а затем на место жалких купонных фантиков подложить штуку баксов. Нет, не стоит, пусть будет все так, как есть. И это лето, с запахами пота и укропа и ни с чем не сравнимое ощущение легкости жизни, при всей ее пост-совдеповской трудности. "Живи, Одесса, живи и процветай" - пропел он про себя.
Надо что-то делать. Любопытство дремлет, ложь аж храпит. Может влюбиться, жениться, воспитывать детей и жить себе спокойно, пользуясь всеми привилегиями бога, притворяясь простачком?
Он шел по улице Красной Армии в сторону Дерибасовской. Сквозь его недоматериальное тело проползали переполненные трамваи. Они напоминали кастрюли на колесах, из которых периодически вытекает накипь биомассы.
Страх шарил взглядом в поисках добычи.
Вот, похоже, нечто обещающее. Очень красивая женщина лет двадцати пяти. Кого-то ждет. Похожа на очень дорогую проститутку. Пора знакомиться.
А вот и тот, кого она ждет. Худой, морда, как у добермана, в руках трубочкой свернута газета. Блатной и уж точно наркоман.
Парень подошел к ней неестественно близко. Наверное, целоваться будут? Улыбается. Она тоже, но как-то настороженно. Парень газетной трубочкой, как указкой, водит по груди девушки, ей явно не нравится быть чучелом на уроке анатомии, но она не противится.
И вдруг он втыкает газету ей в грудь. Лицо девушки озаряется прекрасной улыбкой безразличия. Такую "маску лица" обычно надевают манекенщицы и кинозвезды, затраханные назойливыми фоторепортерами. Стоит отметить, что смерть - самый виртуозный фотограф - улыбочку ловит самую, что ни на есть, точнее - "что ни на нет".
Девушка умерла стоя, похоже, лезвие прикололо ее к дереву.
Из толпы выскакивает сестренка Любаша в дурацких розовых шортах и в грязном, бардачного цвета лифе. Она вытаскивает из груди девушки длинное шило с рукояткой, обмотанной изолентой. Тело девушки сползает на землю, а второе, точно такое же Люба берет за руку и уводит прочь от начавшейся паники и суматохи. Парень садится в обшарпаный мерседес времен молодости Хонекера и неторопливо отъезжает.
- О! Какая встреча! Родственник, и ты тут?
- Здравствуй, сестренка, ты что это вырядилась, как бомжиха?
- А, это мой новый стилист, наш котик поработал. Он в Париже всех конкурентов этими тряпками уделал. Это теперь в Европе полный шик, знаешь, как его новая коллекция называется? "Рвань, дрянь, красота". Ни в какие ворота.
- А за что девушку закололи? Не знаешь?
- Это не мое собачье дело, хочешь разобраться - догони наркошу, расспроси, можешь даже наказать. Иди, если любопытство раздирает, а я барышню поеду устраивать, бати-то нет до сих пор, завоевался. Я пока за него, кот вообще от рук отбился, весь в искусстве, сейчас с Бьерк клип снимает.
- Ну ладно, поторопись, не то худой сейчас на какую-нибудь малину заляжет, даже ты не найдешь.
- Я найду, я же вор, хоть и бывший. Скоро увидимся! - прокричал Страх вслед удаляющей сестре с по-прежнему звездастоулыбающейся девушкой.
- Ну и вонь же у тебя, как у шакала в норе, - Страх закрыл за собой дверь.
Худой взглянул на него пластмассовыми глазами. "Точно такие же были у моего плюшевого медведя, - подумал он без удивления - Господин Героин съел почти всего этого человека, оставив лишь безумную, безответную любовь к кайфу. Именно безответную, ибо кайф, как проститутка, любить никого не станет, плати и получай, нет денег - лезь на стену, купайся в собственной блевотине, кайфу по фиг, оно - вещество синтетическое". - Так думал безграмотный неопытный бог трепни и любопытства, он еще не научился читать чужие мысли.
У худого было чем платить. Заколов связную Вику он оставил себе все зелье и уже успел хорошенько вмазаться. Ему было наплевать на свою жизнь, хотя он догадывался, что через пару дней его вычислят и утопят где-нибудь в Аркадии, предварительно вытрусив из него весь товар. Правда, зельем, тем что он успел заныкать, хватило бы обдолбать пол Украины.
- Что-то вы быстро меня вычислили, - улыбаясь процедил худой.
- Нет, ты ошибаешься, я не за святым Георгием явился.
- Да ладно, не гони!
- А чего мне гнать, можешь при мне хоть ложкой жрать, хоть клизмой в жопу заливать.
- Так чего тебе надо? Ты кто?
- Скучно мне, вот я и приперся.
- Гля, ты глюк, в натуре?
- Нет, хуже, я - Страх!
- А я не боюсь, мне по фигу мороз, че ты хочешь, а?
- Пугать тебя не собираюсь, а Страх - это меня зовут так, видишь ли, родитель назвал. Я пришел к тебе из любопытства. Хочу понять кто ты что ты, что для тебя смерть, что жизнь, кем был, кем хочешь стать?
Я - ученый, изучаю отечественную наркоманию, пишу книжку. Она будет называться "Привидениеведение" - учебник такой, - соврал Страх.
Худой расхохотался.
- Я никто и звать меня никак. Так можешь и написать в своем учебнике. А спасать меня не надо, не от кого, я давно уже никого и ничего не боюсь. Думаешь, я не видел твою подружку в замызганном тряпье? Мы с ней давно знакомы. Это она меня боится. Она, как мент, с такими, как я даже связываться не хочет. Мы когда подыхаем, нас другие подбирают. Они ни с неба, ни с подземелья, об этом пространстве даже бог толком ничего не знает. Хочешь знать, зачем я Вику зарезал? Жалко мне ее. Я любил эту девочку, пока был человеком. А у вас ей будет лучше, у вас, правда, и ложь как-то гуманнее. Поживи она еще чуть-чуть здесь и сейчас, стала бы такой же как я. Зачем ей дно, Антикосмос? Да ты и не поймешь о чем я.
- Да, я безграмотный бог, мое дело - совать нос туда, где забавно, а знания - это слишком скучно и тяжело для меня.
- А как же твой учебник?
- К черту учебник, это я так, разговор завязать. Мне писать больше двух записок уже лень.
- А ты, я вижу, философ?
- А ты, я вижу, блатной?
- Почему так решил?
- Да все вы, когда, что-то не догоняете, спрашиваете: "А ты, я вижу, философ?"
- Я существо, живущее в совокупности всех миров. Ты после смерти стал богом, а я - черти чем. И тебя много и меня, мы вездесущи, ты суешь нос куда захочешь, а я сую иглу в кого захочу.
- А если над тобой начальник, отец-хозяин, как у меня?
- Вон мой хозяин, - худой указал на кулек с порошком. - Ты Страх, и я - всего лишь рядовые солдаты империи сверх-народа.
Это космический фашизм и мы с тобой слуги какого-то по счету Рейха. Ты, в сущности, доброе существо. Трепня - это как новогодние хлопушки, петарды. Ну что можно сделать бенгальским огнем, разве что занавески подпалить?
- Мое же оружие тоже ложь, но эта ложь - химическая. Я всего лишь мусорщик, такой же, как твоя родственница, только она из другого цеха. Она отправляет на небо, в мир фантазий, а я - на дно или в ШОГ, ДИГМ, СУФЭТХ - как хочешь, так и называй.
- Ну ты не шибко-то ругайся. Я вашей демонской фени не знаю.
- Хоть ты и демон, а я - бог хренов, все же мы - русские, объясни мне нашим языком, какая империя сверх народа, зачем, кто ее выдумал?
- Слушай! Демон, может, выпьем, как мужики, да потолкуем не спеша, - предложил Страх.
- Я до того как сторчаться, был ученым, этно-ботаником. Очень, видишь ли, крутым русским профессором, специалистом по грибам средней полосы. Докторскую защитил на мухоморах. Студенты меня называли мухоморным Тимотти Лирри.
Эта кличка приехала вместе со мной в Гарвардский университет, где я впервые познакомился с господином Героином и вскоре был им завербован.
- Американцы возомнили себя сверхнацией, сверхдержавой. Им надо было переманить мухоморного специалиста на свою сторону. Мухоморная природа в корне отличается от заморской дряни. Наш родной красный гриб для них был не меньшей опасностью, чем угроза Коммунизма.
- Дешевая синтетическая наркота расползлась теперь по всему миру и стала главным оружием американского империализма. Именно этим оружием массового поражения Америка навязывает свою мегакультуру всем отсталым, по их мнению, расам рода человеческого. Если бы наша тупорылая оборонка не вытирала об мухомор свои сапоги, сверхдержавой сейчас была бы Россия. Торжество русской национальной культуры, ни какого рок-н-ролла и диско, сникерсов и анклбенсов, креков и героинов, а напротив - бублики с маком, балалаечный трэш, сало, водка настоянная на мухоморах.
Страх и Худой в табачном тумане, раздетые до трусов, допивали вторую бутыль "Смирнова" и жарко спорили об особенностях национальных мультур.
- Ты Иван Афанасьевич (так прежде звали демона), что не говори, но водка лучше чем наркота?!
- Э! Степа! Я тебе, как опытный демон этнобатанники скажу: Один хрен, только разного цвета.
- Впрочем, тотальное россейское пьянство - есть следствие чудовищной закомплексованности нации. Те, кого веками насильно трахали во все дырки, по всем плоскостям и широтам, невероятно стеснительны. У какой такой нации есть выражение: Да вы не стесняйтесь... Заторможенность и инертность похожая на лень и себоритство, на самом деле - показатель духовной и физической недоразвитости и слабости. От всех этих зажимов возникает острая необходимость в искусственном раскрепощении. Впрочем, все это относится ко всей слабой части человечества, как в жизни, так и после нее. Пьют, брат Степа, пьют повсюду и долбятся повсюду. Одна лишь разница: они чаще молятся за успех своего предприятия, а мы чаще пьем за него.
Так мы с тобой за что боремся, Иван? Мы с тобой не боремся, что мы Чегевары какие или ЛИМОНКИНЫ? Мы с тобой Степа потусторонние существа, а может уже поэтусторонние. Давай выпьем за красоту, она хоть ни кого не спасла, а все же красота!
Худой проглотил пол стакана, скривился и, зачерпнув деревянной ложкой героина, закусил.
- Кучеряво живешь Ваня, - сказал Страх.
- А ты тоже попробуй.
- Нет, я лучше маринованными мухоморчиками...
Страх выпил.
- За красоту, говоришь? Ох уж она мне... Общенародные критерии меня всегда бесили. Вот лебедь-птицу считают символом этой самой красоты. На самом деле - она жирная, неповоротливая. Когда плывет, то не видно ее безобразных кривых ног. Она вроде красива на воде, а на суше свинья свиньей.
- А в полете какова?
- Не, в полете орел хорош!
- Мы с тобой жили в стране, где герб на монетах - Балык Орла, так что красота понятие растяжимое, до определенного размера, как презерватив.
- В дверь аккуратно постучали.
- Это кто там такой незваный и хорошо воспитанный? - прокричал, оживший от водки с героином, демон Иван Афонасьевич.
- Хуже татарина может быть только персидский кот-мутант, к тому же именитый кутюрье. На пороге стоял Джаз. Шерсть он выкрасил в черный цвет. Персиковыми остались только уши и морда. На груди у него висел огромный крест голубого цвета, на красной пластмассовой цепи. Позже кот будет утверждать, что это подарок Папы Римского.
- Ты, Васька, не иначе веру сменил, но надеюсь ориентация прежняя?
- Да это так, временно, - смутился кот. - В знак траура по Джани Версаче, позавчера убили.
- А какой нынче год на улице? - спросил абсолютно пьянючий Страх.
- Тысяча девятьсот девяносто седьмой, - спокойным голосом произнес Джаз-Васька.
- Да, скорбим. И чего эти пидоры агрессивничают? Ревность, измены, реки голубой крови.
Трудно сказать, скорее всего, не угодил какому-нибудь сицилийскому папику пиджаком, да вдобавок растрепал на весь свет, что у того нет вкуса. Это и к лучшему, теперь вот небо одевает. Сейчас там всех не узнать. Реформатор.
- А как там у вас моя Вика? - поинтересовался демон Афанасьевич.
- Сами бы и проведали, - ответил кот.
- Неудобно как-то нашему брату со дна на небо заглядывать.
- Да бросьте вы, Иван Афанасьевич, сейчас в мире даже штаны через голову надевать удобнее, это я вам, как художник-модельер говорю.
- А Вика пожелала стать певицей. Звездой неба и земли. Поскольку деда до сих пор нет, мы с Любашкой набрались наглости ее благословить. А куда ей еще, с такими ногами и попкой?
- Прекрасно!!! - заорал Страх. - Вот кто будет исполнять мои песни. Ну а лучше стилиста и продюсера, чем наш кот, не найти.
- Садись Васька Джаз!!! Выпьем водки с мухоморами, выпьем за нашу хренознает какую нац-мультуру! Да здравствует чудовищная красота!

Доклад об уничтожении культуры. Конференц-зал "Между небом и землей".

- Так! Господа боги, полубоги, и прочая шелупонь! С сегодняшнего дня мы все дружно будем создавать, чисто новую культуру Сверхнарода!! Новейшей суперкультуры империи Лжи.
Что мы имеем? Огромный арсенал многовекового патологического искусства, устаревшие скучные религии, маразматические науки, опостылевшие духовные ценности и беспредельную похоть и страсть. А так же тягу к пошлости, зубоскальству, разврату, пьянству, наркомании, садизму, гомосексуализму, богохульству и т. д. и т. п. Скучно господа! Все повторяется. Уничтожение старой культуры начинается все с того же любопытства. Надо признать, что ничего нового мы с вами не создадим. Это будет все тот же салат Оливье, только нарезанный другим способом, смешанный в иной последовательности. На этом я заканчиваю свой научнодурацкй доклад, потому что мне уже лень говорить, что-либо более. Ура, Ура!!!
Страх призвал всех веселиться, пить и танцевать. Он выбросил в стоящую рядом урну радиомикрофон и спустился со сцены в зал.
На сцене появились музыканты, через пару секунд из порталов раздался оглушительный джангл. Неожиданно будто из-под земли, появилась Вика. Она была абсолютно голой. Тело, покрытое черной краской, усыпанное мелкими разноцветными звездочками-светодиодами.
Кот толкнул Страха в бок. - Как тебе этот космос а? Последний выкрутас, мой бодиарт.
Вика была великолепной. Страх вдруг почувствовал чудовищное к ней влечение. Ему захотелось взобраться на сцену, схватить эту блестящую юлу и нагло, по сарацински уволочь в закулисье.
Нет, он сдержался и, чтобы остыть, удалился на окраину зала. Отхлебнув шампанского, решил внимательно послушать и посмотреть.
Вика пела очень низким, хриплым, почти мужским голосом.
Одиночество Страха нарушил кот.
- Какой леденящий контраст, - нарочито грассируя, сказал он.
- Такая цыпочка, а ревет, как заблудившийся бульдозер в песчаном карьере.
-Где-то я уже слышал это сравнение.
- О! Это из твоего романа, который ты еще не успел написать.
- Я буду писать романы? - удивленно переспросил Страх.
- Будешь, будешь, как только уничтожишь в себе хама, а пока не отвлекайся, давай послушаем.
Вика пела:
Мне приснилось это шоу.
Красивые и не красивые существа
Танцуют на огромном циферблате
Три стрелки острей самурайских мечей
Срезают тех, кто не успел подпрыгнуть.

Гитлер на ходулях, Ленин на коне.
Чечеточник Ель-цин, Гагарин запутался в парашюте.
Синезнаменный хореографический ансамбль.
Донские казаки и кришнаиты
Лебединое озеро-балет.
Вороний водоем-трагикомедия.
Дэвид Боуи и Махмуд Эсамбаев.

Это танцы на циферблате!!

Над циферблатом парят вертолеты врага.
С них сбрасывают телевизоры.
В экранах множество говорящих голов.
И одна из них моя.

Это танцы на циферблате.....

Вика повторяла последнюю фразу множество раз и крутилась, как заводная, обматывая себя ярко-зеленой светящейся змеей микрофонного шнура.
Рядом опять появился кот.
- Бэсподобно, но признайся, музычку ты стибрил у Дэвида Боуи? Скажу даже точно, - это первая песня с 97-го, "LITTLE WONDER".
- Странный вы, кот Вася-Джаз, я же вором был, а не композитором. И потом, согласись, я ведь изменил кое-что? Да сейчас так все делают. Думаешь, Боуи не ворует? Мы просто не знаем у кого.
- Хорошо, хорошо, не волнуйся, а черт с ним, с шоубизнесом. Хочешь, я тебя с настоящим писателем познакомлю? Зовут его Аркадий Внутредырочный. Это самый виртуальный графоман. Ах да, ты же ничего не читаешь. Вот, что ты последний раз читал? Небось, не свежие газеты времен горбиперестройки, да и то, потому что, на нарах Багатяновской тюряги нечем было заняться? Внутредырочный - это просто полный трандец!
- Обожди, обожди, я же Вику хотел поздравить с удачным дебютом.
- Имя Вика нужно заменить на что-то более экзотическое. От ее имени слишком совковой цыганщиной отдает. И вообще, оставь ее пока в покое, сейчас она свою задницу очистит от лампочек и краски, потом отдышится в одиночку, а я тебя пока сведу со светилом вселенской современной словесности.
- Знаешь, сколько он натыкал на клавиатуре букв?
Вот, например, его первый роман. Воспоминание о детстве, называется "Ил и рыбья чешуя". Вот первые строки и уже полная убираловка... Солнце, выкидышного цвета еще не успело утопиться в чернильнице Азовского моря. В порту, у самого 4-го пирса, в воде играли БУЛЬБУХИ - это пердели водолазы".
- Очень бодрая литературка, а дальше-то что?
- Дальше, там водолазы искали труп Лили Брик, которую, как в конце выяснится, убил юный Володя Маяковский, еще не будучи великим пролетарским поэтом.
- Получается - это исторический детектив? А что там у него еще, у твоего гения?
- Запомни несколько названий: "Надувная девушка для космонавта".
- Ох, очень длинно для моей хамской памяти.
- Еще, - "Шествие униженных хищников".
- А покороче?
- "Молодежная молодежь" - повесть. Влагалище моей души".
- БРРРР!!!!
- "Глисты в томатном соусе"
- УЖАС!!!
- Всего не запомнишь, вот в последнем перле "Леопард - король помойки", послушай: "Осень беспечно гноилась. Ветер шлындрал по аллеям и от безделья футболил охапки пожелтевших сухих купюр, растерянных, обнаженными, спившимися тополями. Тополя слепо шарили худыми ветками по асфальту, не в силах подобрать свою облетевшую зелень.
В желтых окнах соседских домов застыли силуэты старух. Старухи, как мухи в янтаре. Осень, под скамейкой притаился мертвый милиционер..."
- Ух ты! Джаз, он детективщик?
- Глупый ты, а еще богом любопытства служишь. Внутредырочный - это Набоков 21-го века, пойдем, сам увидишь.
- Конечно, у меня же в голове колбасный фарш, а у тебя суперкомпьютер, - обиженно сказал Страх.
Аркаша Внутредырочный оказался очень толстым, точнее супержирным существом. Вместо лица у него скорее было десять килограммов парной свинины. В них, как будто кто-то из шалости воткнул квадратные старомодные очки, а ля профессор математики конца 70-х.
Прелесть, а не мальчик. Ему вместо очков надо носить маску газосварщика, - подумал Страх.
- Много слышал о вас! - произнес он и протянул руку первым.
Писатель схватил ее и стал яростно трясти.
- О! Вы продюсер прелестной Викули? - Она чудо, а вы гений!
Что ты, боров, я не гений, я дурак, что само по себе круче - подумал Страх, фальшиво, по-американски улыбаясь и смущаясь. Ладонь писателя оказалась капканом из слизи. Такое ощущение, что Страх по недоразумению сунул свою руку в банку с горячим киселем и теперь не может ее вытащить.
- Гений, вы гений, - теряя сознание, слышал он голос великого литератора.
Не дай бог сейчас целоваться полезет, "поцелуй влагалища его души" я уже не переживу. Батя! Где ты? Неужели боги так пошло погибают в объятьях великих борзописцев?
Выручил кот. Он навалился на Аркадия своим огромным крашеным телом, как будто волшебная черная шуба обняла писателя и сдавила так, что тулово Внутредырочного, крякнуло, хрустнуло и отпустило теряющего жизненные силы Страха.
- Аркаша! Не будь таким комплиментарным, давай лучше поговорим о красоте твоего слога, - програссировал кот. Страх выдохнул улыбку облегчения. В голове телеграфно трещали фразы: "ВОДОЛАЗЫ ПЕРДЕЛИ", "КОСМОНАВТ ЗАШТОПЫВАЛ НАДУВНУЮ ДЕВУШКУ", "МЕРТВЫЙ МИЛЛИЦИОНЕР ПРИТВОРЯЛСЯ ПОД СКАМЕЙКОЙ".
Они сели за стеклянный столик, на нем стояла огромная бутыль без всяких этикеток. В ней покоилась жидкость неизвестной самогонной породы, молочного цвета. Страх и писатель с подозрением посматривали на пойло и подозрительную закуску. Закусь была явно авангардистской. В одном тазике - водоросли оранжевого цвета, в другом - крупно нарезанное фиолетовое сало.
Это еще что за СМАК?
Кот, потирая лапы и пуская слюну, бодро объяснил:
- Самогонку мы с дедом варили, точнее, дед варил, а я этикетку рисовал.
- Ну и где твоя этикетка?
- Ну ты еще акцизную марку и сертификат качества затребуй, - обиделся кот и сунул лапу за шерстяную пазуху.
- У тебя что карманы в твоей шкуре есть?
Кот молча извлек толстый бумажник и высыпал содержимое на стол. Чего тут только не было: рубли и доллары, записки и квитанции, фантики от конфет...
- Вот она, наконец-то!
Кот облизал бумажку огромным розовым языком и приклеил ее на бутыль.
- Твоим языком хорошо машину мыть, только почему-то она все время у тебя грязная.
- Хоть это и рекламнобонально, но я отвечу: Танки грязи не боятся!
- Запомни сынок: "Машина, как и задница всегда должна быть чистой".
- Во! Вы слышите! ЗАЗВУЧАЛА РОДИТЕЛЬСКАЯ СОНАТА ДЛЯ ПИЛОРАМЫ С ОРКЕСТРОРМ.
- Давайте уже треснем, а потом умничать будем!!! - прошепелявил кот, зубами вытаскивая затычку из ЧЕТВЕРТИ, на которой красовалась морда улыбающегося персидского кота и надпись, сделанная явно лапой автора с помощью когтей и чернильницы: "Чеширский Джаз!!" И больше никакой информации.
- Да, ты действительно великий дизайнер! - Страх на этот раз искренне похвалил кота.
- Ну вот, дождался наконец-то доброго слова от родителя. - И кот довольно заурчал. Другой информации на бутылке не было.
- А это что за комбикорм? - Страх ткнул указательным пальцем на закуску.
- Любаша притащила с Венеры. Это морская капуста, способствует быстрому росту шерсти, а это печень крокодила.
- Ну вот, Любка теперь и по космическим помойкам шастает, мало ей земных?
Аркадий налил всем по полному квадратному стакану и, ни с кем не чокаясь, вылил содержимое стакана во внезапно разверзшееся огромное, зубастое отверстие. Мокрыми сардельками пальцев подцепил килограмм печени крокодила, бросил ее туда же и, не пережевывая, проглотил.
- Вот, настоящий русский пиит и акулий аппетит, - сафоризничал кот.
- Сейчас пишу книгу про своего друга. Скульптор, знаете ли, какой человечище!! Ворует из морга трупаков, заворачивает их в стекловолокно, выгибает, согласно вдохновению, придает им, так сказать героико-эпохальные позы. Увековечивает никем не признанных мазуриков, невинно убиенных. Сейчас в миру вокруг него жуткий скандал, суд, суета. Адвокат - умница, притащила факты, дескать, мол, и Леонардо и Микеланджело грешили этим. Ну да не важно, обойдется.
- У меня книга будет называться: "Реконструкция Родины-Мать". Почти документальная вещь. Как вы наверное знаете, сейчас "врачи" нации город Волгоград хотят переименовать в Лебедь-Бург, в честь нового символа красоты. Треснула наша каменная мама и чтобы ее починить, нужны какие-то там миллиарды. И вот, мой герой скульптор вселенского масштаба выражает желание, в кротчайший срок изваять совершенно новое, почти такое же чучело нашей модернизированной Родины. А тут как раз на Меркурии в автокатастрофе погибает принцесса Дылда-34-я. Как вы уже, наверное, догадались, обитатели гигантской планеты тоже весьма крупные особи.
- И вот, скорбящий отец-император дает согласие увековечить свое безвременно усопшее чадо на дружественной планете. С помощью нескольких межгалактических драконов тело Дылды-34-й транспортируют на берега Волги, и наш герой приступает к работе. Но тут вмешивается Русская Освободительная Мафия, партия необольшевиков во главе Варлаамом Иммануиловичем Лениным-Шмульцером, ФСБ, какие-то Кришноказаки, словом начинается дурдом и как следствие - Четвёртая Мировая война!
- Позволь, друг Аркаша, а что Третья уже была?
- А что разве нет? Впрочем, это не важно. Ведь 4-я - это же эффектнее!
- А скажите уважаемый Аркадий?..
- Бультерьерович - подсказывает кот.
- Да, извините, Бультерьерыч, не думали ли вы об экранизации своих произведений?
- Конечно, конечно, Голливуд нам поможет.
Неожиданно Страху захотелось сбежать.
- Извините, я на секунду, мне необходимо срочно позвонить, а я забыл свою трубу у Вики в гримерке. Ай момент, плиз!
Скорее прочь, к бабам, в баню, к черту на кулички, подальше от "влагалища души", может, он и гений, наверное, я далек от современной литературы. Джаз прав, надо убить в себе хама, а может и не стоит.
- Страх! Проснись! Мне страшно, что тебе снится? Ты кричишь во сне!
Проснувшись, Страх вытер банальный холодный пот.
- Я и забыл уже, когда боялся в последний раз.
Вика по-пантерьи изящно спрыгнула с огромной, круглой, как манеж, кровати и налила два фужера минеральной воды.
- Ну и что тебе снилось?
- Представь себе, я видел обычный человеческий сон. В прошлой жизни я смотрел его сотни раз. Так же часто, как смотрят фильм "Белое солнце пустыни", в тюрьме или армии. Я всегда испытывал невероятное наслаждение.
- Мы ведь люди, все летали в своих снах. В небе тепло и приятно и можно парить над красивыми ночными городами, двигаться в любом направлении, с любой скоростью. Мое тело тогда было совершеннее послушнее самого фантастического истребителя. И вот, впервые, я испытал ужас от полета. В начале все было хорошо. Я медленно поднимался над родным городом. Летний вечер, солнце почти село и вдруг я чувствую, что тело больше мне не подвластно, что я не могу вернуться назад, на землю. Меня медленно уносит какое-то космическое течение, в пустоту, в никуда, в беспамятство. Там! Нет ничего! Ни богов, ни демонов, ни боли, ни радости, понимаешь, НИЧЕГО!!!
- Ни кота, ни внутредырочных романов. И тебя там тоже нет. Ты вовремя разбудила меня.
- Господь с тобой, Страх, мы уже на небе, куда нам еще дальше? Хоть на Меркурий, хоть на созвездие КОТА ВАСЬКИ, ты можешь отправиться по желанию и в любой момент вернуться.
- А знаешь, у меня даже не возникает такого желания побывать в других мирах. Наверное, я плохой бог и по части любопытства, я чуть-чуть импотент. Я не герой Внутредыркина, я очень приземленный бог. Если бы я был в прежней жизни Гагариным или Циолковским, меня бы тянуло в холодную дыру.
- А вдруг там все эти звездочки, всего лишь битое стекло от бутылок, наклеенное на бесконечную черную тряпку, а вместо светила - большой тюремный электропрожектор. И нет пути назад.
- Нет, я земное существо, для меня тут много любопытного.
- Я пока остаюсь.

Глава "какя-то по счету", 1999-год, Небо.

Бог вернулся с войны и три дня ни с кем не разговаривал. Он пил пиво, глядя во все свои телевизоры и пожирал огромное количество сушеной таранки. Мастерству умного молчания поражались все, но терпели.
Первым не выдержал кот:
- Старый! Ты не иначе язык на фронте потерял? Хватит рыбу жрать, пора впечатлениями делиться!
Все облегченно вздохнули, когда он произнес первые слова.
- Война как всегда закончилась ничьей. Было много дезертиров, первым бросился наутек наш Страх. Я же понял следующее: Механические законы существуют для того, чтобы мешать человеку. Отменить я их просто так не могу, это будет черти что, но институт уничтожения механических законов открою непременно.
- Дурдом, а не небо, один культуру уничтожает, другому гравитация поперек горла, когда же вы делом займетесь? - Заворчала Люба.
- Хреново, дед, что у нас с тобой нет Родины, - вмешался кот.
- Как это нет, а небо?
- Небо это родина электричества, - сказал кот.
- А я думал, что Россия!! - съехидничал "небесный вахтер". К чему это ты, про отсутствие родины заговорил?
- Да видишь ли, прет из меня какая-то не ясная энергия, как бы это не патриотизм.
- А может это блохи? Неостамазаном намажься.
- Да нет же, блохи ни причем, скорее всего патриотизм, а родины нету. Ну что это за Родина - небо?
- Чем тебе небо не родина?
- А какая это к черту Родина, если тут полная свобода? Родина - это когда никакой свободы, лишь несбыточные мечты и век воли не видать.
- В этом смысле? Да, с неба даже электричество периодически сбегает. Скучно ему пасти стада облаков, молнии без толку расшвыривать, вот оно и шастает к человечеству. Выходит, быть его рабом и жить в тюрьмах проводов и электроприборов намного приятнее?
- Выходит так!
- Ну коль так, поживи на земле подольше. Вон и Гришка Гурджиев, тоже помнится, котом одно время был, от своих философий отдыхал. Побудь и ты киской, помявкай на пустой холодильник какого-нибудь художника-неудачника.
- Нет уж, я лучше тоже организую какой-нибудь институт. Ну, например: Легальный институт патриотического анекдота - "ЛИПА". Звучит чертовски симпатично. В моем институте соберутся первоклассные трепачи и непременно патриоты. Современное чувство юмора слишком космополитично, где отечественные герои? Они если и есть, то неприменно герои телесериалов.
- Вот завернул, ты сам-то понимаешь, что несешь?
- Нет, дедуля, не вполне, а важно ли это?
- Главное нести, Движение - основная глупость жизни. Проклятые механические законы, они заставляют нас дергаться, молоть чушь, постукивать пальцами, чесаться, ковыряться в носу, гонять лапой блох за ухом, даже зная, что их там давным-давно нет. Что есть анекдот? Веселая трепня языком и ржачка, как следствие. Мы смеемся над собственными глупостями, делая вид, что они чужие и к нам не имеют ни какого отношения. А между тем глупость и есть смысл жизни. Все поступки человека состоят череды сплошных глупостей. Сегодня ты радуешься тому, что творишь, но придет время и будет стыдно. Любовь, дружба, аппетит - все проходит. Всему бывает конец-это главная ложь. Закон семи нот: ДО, РЕ, МИ, ФА, СОЛЬ, ЛЯ, СИ, но между МИ и ФА полуинтервал, вместо полного. Нечто начавшееся не может продолжаться вечно, злость, зависть, любовь и дружба однажды теряет свою силу. В природе не бывает прямых параллельных линий. Люди дурят себя параллелями и недоумевают, что у них поезда так часто сходят с рельс.
- Природа создала существ, чтобы пользоваться ими, питаться этими механическими биотварями. И не в интересах природы, чтобы человек развивался дальше, до бесконечности.
- Вот ты дед, якобы какой-то там бог. Совершенно очевидно, что человечеству ты и подобные тебе нужны лишь для оправдания собственных глупостей. Никакие глобальные процессы природы механических законов тебе по большому счету не подвластны. Конечно ты, якобы, вездесущ, но тебя нигде, никогда не дозовешься, не обнаружишь. ТЫ просто мегавиртуальное произведение искусства, многоканальная галлюцинация. Законы природы созданы ею для того, чтобы мешать доразвиваться и добраться до сути, которая их сотворила. И все это лишь для того, чтобы не разочаровать человечества, ибо суть докажет им их несуществование. И тогда космос свернется, как перепуганный ежик. Он вывернет себя на изнанку и заколет свою жизнь собственными иголками. Настанет конец фильма, а кинуха-то нравилась всем, когда лента забавная, не хочется, чтобы она заканчивалась.
- Смотрю я на тебя, Васька, и думаю, до чего же брехливым был тот японец, что придумал микросхему, ту, что мы украли и поставили тебе в башку. Поешь-ка ты лучше таранки, теперь моя очередь гонять языком несуществующих блох. Будучи в прошлом не умным человеком, а теперь богом полудурком, в окружении таких же балбесов, я не раз задумывался, что есть суть?
- Что это, какого рода, почему и зачем? В детстве я болел корью. От высокой температуры у меня были видения. Я оторвался от земли и летел в бесконечность. Долго летел и очутился на краю вселенной. И знаешь, что было там? Окно в моей детской комнате, занавешенное темно-бордовой тряпкой. Я отодвинул этот занавес, а там моя улица, весна, цветущие деревья, птички чирикают. За концом начало, вот и вся суть. Природа - это самонепостежимое существо. У нее нет мозга, нет души. Это вор одиночка, ни страха, ни страсти, один неуемный аппетит. Безобъемный объем, дыра в дыре. Мозг и душа, сердце и печень, агрегаты несовершенных и вполне самопостижимых существ. А ветру не нужен карбюратор, бензонасос прочая механическая дребедень. Человек, животное, растение - символы несовершенства, адепты лжи. Более совершенные - кристаллы, камни, метал и газы - очередные фазы состояния живых существ. Какой-нибудь памятник Пушкину, слепленный провинциальным скульптором-пьяньчугой - это и есть стадия совершенства великого русского поэта. От своей беспомощности и слабости в войне с природой, сутью, дырой дыры, не совершенные существа выдумали ложь. Ложь - религия, объясняющая необъяснимое. Рано или поздно человечество храмами назовет общественные туалеты. Именно эти "святые места" ни когда не бывают пустыми. Там человек в страстных муках откладывает незначительные части своего совершенства. Теперь ты понял, мой любимый кот, насколько омерзительна эта самая суть? Люди делают вид, что ищут ее, а на самом деле, дурят и путают себя, чтобы ее не найти.
- Понял дед, суть там, где ссуть и...
- Богохульство и словоблудие - величайшие науки, и мы с тобой положим все наши силы на их развитие, ведь чем дальше от истины, тем веселее.
- Да, мой кот, весна за окном всегда приятнее, чем поиски вселенских тайн, завернутых в темно-бордовую тряпку, пропахшую нафталином и детским ужасом... И все на этом, хватит, давай пить пиво.
Кот, Вика и смерть Люба отправились на очередные земные гастроли. Страх, устав от земли, вспомнив пророчество кота, уселся за письменный стол.
- Решил поиграть в писателя? - с усмешкой спросил бог.
- Да, лавры Внутредырочного покою не дают, колются, как стекловата.
- Бультерьерыч велик, никакой земной штукатурки на памятник не хватит.
- Я вот периодически почитываю современных россейских прозаиков. Ты знаешь, Страх, радуют они меня. Ведь каких-нибудь лет тридцать назад все эти патриоты-жополизы кропали сплошную правду-матку. "СТРОКИ НАПИСАНЫ КРОВЬЮ". А теперь пошла волна лепой мататы, любимой моему сердцу. Вот, например, недавно прочитал какую-то байду. Пишет барышня, длинная, худая похожая на смерть, в общепринятом человечьем понимании. Красивая, как лошадь. Фамилия у нее тоже звериная. Глотки рвет налево и направо, и, похоже, не за какую-то волшебную палку, а чисто из спортивного интереса. Пишет спермой и собственной менструацией.
- Влюбился ты что ли, старый? Только не спеши ее на небо.
- Да пусть побрешет там, очередное литературное чучело набить нетленками мы еще успеем, у нас вон Аркаша между небом и землей шастает, как сивый мерин. Ты то, что писать будешь?
- Бог его знает?
- Нет, я не знаю.
- Может, ты мне батя, подскажешь, что не писать?
- Не пиши мемуары, не пиши философские трактаты.
- Да и что можно написать сидя на небе, где не происходит никаких катаклизмов, разве что новый учебник кулинарии, с названием "Кухня умрищенских народов". Я мухоморному профессору трепанул, что, буду делать учебник: "Привидениеведенее", но дальше названия моя фантазия не продвинулась.
- Чушь это все. Таких учебников тьма и все правдивые до тошноты. Не пополняй пантеон скучных мудаков. Лучше спустись на землю, поболтайся по России, побудь небесным репортером, напиши правду про тамошнюю жизнь. Это и будет самой гениальной трепней. Главное помни одно, в литературе важен язык без костей, одна чайная ложка фактов, много, много лжи, и варить на не медленном огне.
- Хорошее название: "Немедленный огонь!" Впрочем, "Медленный огонь" - тоже не плохо. Надо, кстати, измерить скорость какого-нибудь огня. Вот спички на столе - "консервы из пожара", они что, медленнее горят, чем какое-нибудь здание налоговой полиции?
Страх устыдился своей сытости и лени и спустился на землю. Каждый день он менял тела, брал на прокат чужое зрение и чувства. Такая игра нравилась ему, в ней было много боли и радости. Однажды, находясь в теле десятиклассника, он пробрался на Викин концерт. Действо происходило в старом заводском цеху. То ли кот так устроил, то ли Вика сама развернулась в иную стилистическую сторону, только песня была ему не знакома. Музыканты были тоже земными, настоящими. Аппаратура, хоть и мощная, но дрянь. Музыка очень жесткая, гитарная. Скупая аранжировка в духе пост-панковых 80-х. Вика не дергалась, не балетничала, а просто висела на ржавой микрофонной стойке, будто грязная роба на вешалке. Голос прежней силы, но еще более треснутый. Будь рядом кот, он неприменно бы выдал образ типа: Монолог недорезанной стервы. Но кота рядом не было, а хозяину тела хотелось на жопу приключений. Хозяина тянуло на пост-портвеиновые похождения. Страсти хозяина боролись с волей божественного квартиранта. Сейчас точно нажрется еще больше, потом менты дубинами отмассажируют. Страху не хотелось ни по морде, ни в ментовку. Тело хоть и чужое, однако, будет больно, да и Вику хотелось послушать.
Сейчас она пела:

От бога удравшая молния
Спряталась в Митькино сердце
Неопытная и молодая
Поселилась в бестолковой душе

Митька ударенный током
Возомнил себя новым мессией
Попробовал спеть о любви, в аду и решил показаться народу
В квартирах, где вместо икон зеркала
Люди сидели в засадах
Они научились стрелять на звук
И попали в Митькино тело

Труп Митьки развел руками
Улыбнулся и вышел на улицу
На давно не мытом небе
Вместо солнца горел свихнувшийся светофор

Митька ему помолился
И за минуту рассказал всю свою жизнь
И добавил в конце, что всего лишь хотел
Просто спеть о любви

Небо на всех!
За него не плати!
Его хочется выпить, но выпить нельзя
Митька решил
По новому жить
И под ногами загорелась земля

Митька стоит на коленях на грязном полу
Сквозь его раны едут шальные трамваи
Замерзшие пальцы мусолят ошметки мечты
В бесплатном небе хохочут воронние стаи.

Страх покинул мальчишкино тело, как только тому приспичило поблевать.
Пробираясь сквозь толпу беснующихся малолеток, он направился к выходу. - Откуда эта небесная шлюшка выкопала такую песню? - думал он. - Почему ее написал не я?
Он шел по какой-то незнакомой улице Петербурга.
Холодный ветер обжигал лицо. Вверху, над ним висела бесконечная черная тряпка, с наклеенным битым стеклом, и облака, как куски ваты, с бешеной силой неслись прочь из этого чудовищно красивого города на болоте.
Он чувствовал себя человеком. Наверное, это от холода.
Ему захотелось отлить, и он свернул в подворотню. Это был двор какого-то дома культуры. Перед входом стоял памятник. На него и отолью. Страх подошел ближе и ужаснулся. Перед ним стоял Ленин-карлик с невероятно длинными, цепкими и крепкими руками, как у орангутанга. Такого он не видел еще никогда. В своей прежней жизни он встречал самых невероятных статуй вождя. Когда служил в армии, в части, возле столовой маленький Ленин, выкрашенный золотой краской. Она часто осыпалась, и солдат заставляли вождя реставрировать. Все называли его Оскаром. Красили Оскара вдохновенно и с любовью. Однажды натянули на него противогаз. Даже офицеры задыхались от хохота.
Этот же вождь был злобным монстром из какого-то фильма-страшилки.
- Обоссу-ка я тебя, Ильич, - вслух сказал Страх.
- Эй! Мужик! Не ссы на Владимира Ильича!
Страх обернулся, перед ним стояла до смешного знакомая парочка.
- Привет убийцы! Опять хотите вмешаться в мою урологическую неизбежность?
Дезертиры испугались и остолбенели.
- Узнали?
- УУУ-ЗЗ-НАЛЛИ! - хором пересохшего шепота отозвались старые знакомые. - Вы живой?
- Живее всех живых, как ваш Лукич.
Страх не помнил зла. Он рассказал дезертирам почти всю правду про свои посмертные похождения.
- А как там кот поживает? - спросили друзья-убийцы.
- Кот альтернативный рок продюсирует. - А вы значит питерские, как отслужили?
- В Чечне мы отслужили, спасибо вашему коту, устроил.
Дезертиры заметно осмелели.
- Может, выпьем? У нас батл Текилы, колбаса невская и лимоны.
- Кучеряво живете, дайте хоть в сторону отлить, надеюсь, по башке не тюкните?
- Ссыте на здоровье, мы уже наубивались.
Пять минут они молча и жадно пожирали кактусовую самогонку с колбасой.
Первым молчание прервал дезертир Петр:
- Ты не думай, мы уже другие
- Да ну? - Усомнился Страх с ехидством.
- Убили нас там, под Грозным. Убили по очереди, с интервалом в двадцать минут. Приехала эта ваша женщина, на фиолетовом бэтээре. Ну, как ее, Любовь Ивановна. И говорит: "Даже не знаю, что с вами делать, куда везти?" Этого, вашего главного не было. Она говорит: "Оставлю вас тут, будете шляться, чеченов пугать". А тут, откуда не возьмись моя мать, и его тоже. Как вцепились в бабу вашу, ревут, просят. - Ты мол, женщина, тоже рожала, сама должна нас понять! Отпусти их! Отпусти! - Любовь Ивановна молчит и тоже плачет, только тихо. Мамки орут, умоляют: "Чем хочешь поклянемся, нас забери если надо, а их отпусти, они другими теперь станут". Тут ваша Люба и говорит: "Ну, отпущу я их, бате-то все по барабану, но ведь память я им, без него не размагничу. Ее ведь стиральной резинкой не сотрешь. Это только он может, если захочет. А его где искать? А с такой памятью им куда? Они ведь еще до войны людей мочили, как комаров. Ладно, - говорит - забирайте, черт с вами, ваши проблемы, в конце концов". Добрая она, ваша Люба.
Внезапно рассказ дезертира прервался зловещим скрипом. Все трое завибрировали от ужаса, как оконные стекла, перед внезапным налетом вражеских самолетов.
Карлик-Ленин пошевельнулся, блеснул кровавыми глазами и прокартавил голосом, напоминающим звук древней граммофонной пластинки:
- Не бойтесь меня, пожалуйста, господа-товарищи! Я вот слушал вас и не мог не вмешаться. Меня оживил этот ваш председатель ЦК небесного СОВНАРКОМА, о несуществовании которого твердили большевики, во главе с вашим покорным слугой.
- Он мне говорит: "Владимир Ильич! А не вступить ли вам в полемику с молодежью?"
- Позвольте, говорю я, батенька - дежурный по небу. Как же можно, они же современные люди, в их жизни я уже ни черта не понимаю.
- "Вот и вникни, а то скука одна. Лежишь там, стоишь повсюду памятниками. Не время спать, товарищ Ленин! Восстань, пока тебя не скинули с твоей уютной койки, к ебени матери, или японцам не продали". Эти ХИРОХИТОВЫ ублюдки достигли такого чудовищного прогресса, даже Герберт Уэллс не мог подобное предвидеть! Ну, наливайте, товарищи, надеюсь, не все еще выпили?
- Да почти что всю, товарищ Ленин, вот досада, - огорчился Саша и слил последние капли в пластиковый стакан.
Ильич взял пустую бутылку, понюхал, поднес ее близко к глазам и по слогам прочитал:
- ТЕ-КИ-ЛЛ-А, экая хреновина, теперь что, водку сразу в графинах продают?
Ленин неожиданно размахнулся и швырнул бутыль в опустевший постамент, с коего только что спустился.
- Хочется похулиганить, знаете ли!
- Впрочем, повсюду коммерческие лавки, давайте деньги, я мигом смотаюсь, заодно разомну свои революционные кости!
- Нет, нет, пойдем все вместе, мало ли что с вами может случиться! - проявили заботу, заметно повеселевшие дезертиры.
- Что может случиться с говорящим каменным вождем мирового пролетариата? Ну, уговорили, пойдемте вместе.
- А что, товарищ Страх, Аврорка еще цела?
- Да вроде, теперь там то ли музей, то ли кабак.
- Кабак! Кабак! Один крутой финн выкупил в прошлом году, - просветил Петя Ильича.
- Вам виднее, - пробурчал под нос Страх, - вы местные.
- Я пока был в состоянии вечного созерцательного покоя, не имея возможности следить за мировыми событиями и непосредственно участвовать в них, все думал и думал. И так мне это занятие надоело! Ваш Всевышний иногда читал мне газеты, показывал телеящик, в общем, издевался над вождем, как хотел. Кстати, Страх, познакомьте меня с каким-нибудь революционным писакой. Вот, например, - Лимоноф! Какой человечище, настоящий современный Макс Горький! Неприменно познакомьте, я ему устрою полемику в стиле Кузькиной матери!
- Да и вы, весьма талантливый поэт, а бог из вас никакущий.
- Когда эта ваша шлындра выступала в Кремлевском зале, вся стена хохотала, я даже уписался в мавзолее. Над этим феноменом до сих пор бьется вся мировая паталогоанатомия. Спасибо вашему богу, он ко всем кремлевским могилам подключил наушники, представляете, как наши трупаки танцевали?
- Гитлер на ходулях! Ленин на коне!
- Безумно смешно, я бы даже сказал, архи-страшно смешно.
- Вот ведь трепливый старик, - сказал дезертир Петр.
- А знаешь, что я подумал? Ленин - алкаш, и всегда им был. Вот откуда вся эта революция, - прошептал его товарищ и громко спросил вождя: - А что Ильич, все ли памятники сейчас ожили?
- Представьте себе, все, как один, и все направляются в данный момент к питейным заведениям. А как вы думали, батенька, с этого и начинается революция. А эта ваша шлындра Вика, ну очень хорошенькая, я бы с удовольствием за ней приударил. Но сперва надо попробовать Те-ки-ллы, а потом - хоть Вика, хоть Хакамада!
- Да, Вика обрадуется такому любовнику, с котом она уже переспала, а вот оживших статуй вождей в ее коллекции еще не было. - Пробурчал под нос Страх.
- Кто придумал это дурацкое словцо - переспать? Вика предпочитает спать в одиночку, а с котом она просто трахается, выходя по утрам из ванной, не вытираясь, объясняя это тем, что Джаз мягкий и пушистый и лучше полотенца.
Эту новость поведал Страху бог, неожиданно появившийся невесть откуда.
- Ты то что тут делаешь, Батя?
- Я? - удивился бог. - Я вас придурков снимаю для истории. - Он ткнул пальцем, указывая на малюсенькую видеокамеру. - Это будет новейшая видеоистория для дураков.
У первого же коммерческого ларька вся гоп-компания сцепилась с группой крепких, коротко стриженных парней. Завязалась лютая драка. Ленин бился прытко и крикливо, так дерутся пьяные ростовские рыбаки с Верхней Гниловской. Напрасно братки кричали "Ки-Я!!!", пытаясь сбить с ног злобного каменного карлика в кепке. Напрасно стреляли из модных хромированных пистолетов, орали в сотовые трубки, матюкаясь, вызывая подмогу.
Белая девятка, с задранной задницей, а ля "РАШИН ДЖИП-ТОЛЬЯТИ", виляла по набережной Мойки, а за нею гнался бешеный памятник, выкрикивая неописуемые тезисы, сокрушая несчастный автомобиль каменными кулаками.
Оставив вождя и дезертиров делать очередную революцию, Страх подыскал себе новую шкуру и продолжил исследование абсурдной и безумно веселой земной жизни. Однако ему отчего-то было не по себе. Богом он себя так и не почувствовал, а человеком быть уже разучился.
Домой он вернулся весь в грязи и ошибках.
И беспомощно скис в домочадских улыбках. Нет, это полная ерунда и для новой песни не подходит, какой-то скверный перевод ВИА "Ю-Ту".
Смерть стряпала нечто вкусно пахнущее и напевала песенку Наташи Ветлицкой: "А по Тверской и Неглинной, пух летит тополиный, и к тебе с ним любимый я иду..." с косой... Ой! Что-то я слова перепутала!
- Что хмурый такой?
- Скучно мне, сестричка, одиноко и даже водки не хочется.
- Одинокий человек находится в плохой компании.
- Хорошо сказала.
- Это не я, это Поль Валери.
- Начитанная ты у меня, сеструха.
- Читаю потихоньку, живых и не тленных, мне это для работы необходимо.
- Великих читаю, чтобы опыта набраться, а современников, чтобы понять, кому пора ко мне на встречу. Как только невостребованностью начинает маяться, так я его сразу - ЦАП!
- Не жалко?
- Нет, смерть - реклама и повод для сплетен.
- А этого графомана, что нас пишет, не хочешь ли сцапать?
- Нет, нет, пускай живет, он глупый и веселый, такие сейчас редкость, умников и аферистов развелось, а этот звучит, как скрипка из резонансной фанеры. К тому же, если я ему чернилопровод перекрою, мы с тобою останемся без сценариев нашего забавного сериала.
- А что в нем забавного?
- Да ну тебя Страх, пока ты тут маешься и ноешь, людишки совсем распоясались, ни бесов, ни богов не боятся!
- А в мои обязанности и не входит пугать этих дураков.
- Ну тогда выпей уксуса и утешишься.
- Кому там не с кем выпить?
Кот вышел из ванной полумокрый, взъерошенный и рассерженно бросил на пол черное полотенце.
- Фу! Кажется, в этой махровой тряпке завелись блохи! А где дед? Почему на нашем небе так тихо и скучно?
- Дед играет с компьютером, или в компьютер, в общем, играет в ящик.
- Как вам каламбурчик, - бог заигрался в ящик? - спросила смерть.
- Наш дед в конец осатанел, не может подняться на третий уровень, его все время мочит какой-то монстр.
- Чебурашка его мочит, - вмешалась Люба
- Вчера папенька так разозлился, саданул кулаком по своему Макинтошу, что из него микросхемы, как сороконожки, разбежались, кто куда.
- Вэл, вэл, вэл, на земле безпрэдэл, а всевышний дерется с ЧЕБУРАШКОЙ, - пропел кот.
- А ты хотел, чтобы там настал предел? - спросила смерть.
- К чему придираться к словам, тем более что они из песни.
- Земля есть космическая помойка, а на помойке порядок нужен, как моей шкуре бигуди. Я к тому возмущаюсь, что пока дедушка впадает в кибернетическое младенчество, земляне тупеют и жиреют без катаклизмов. Недавно я нарвался на инопланетян, они приняли меня тоже за пришельца, только из неизвестной системы. Я этим инозвездянам тупорылым объясняю, что местный я, так сказать, таможенник между верхом и низом. А эти гады не верят, говорят - Ты, браток, только косишь под кота, а на самом деле у тебя даже блохи не водятся. - Снимай, говорят, свой маскарадный костюм и признавайся с какой звезды шпион? - Чуть не раздели, пришлось удирать. Ты бы, Любовь Ивановна, задала этим наглым тварям трепки, совсем распоясались, везде свой нос-друшлак суют.
- Кто такие, почему не встречала?
- С солнца они, нашего, огнеупорные.
- Солнцевские что ли? - переспросила смерть.
- Да нет же, у тебя мать от желтой прессы совсем крыша поехала. Говорю же, со звезды, наглые отморозки. Я им - Расслабьтесь, у меня бог - крыша. А они мне - Сейчас расслабляться нельзя, только расслабишься, тут же обосрешься. - Наблатыкались, подонки! С богом стрелку забили, вот он и прячется в компьютерной, все решает, что на правилке этим друшлакам лепить.
- Джаз, откуда у тебя этот речевой синтез фени с эсперанто, ты же был интеллигентным животным? - вмешался Страх.
- С кем поведешься, от того и наберешься, - растерянно ответил кот.
- Ты что и в правду их боишься? - спросила Смерть.
- Боюсь! - искренне признался Джаз.
- Это очень хорошо, что ты испытываешь страх, - успокоила Люба.
- Страх - это активизация сознания, с помощью которой можно достичь сверхчувственного восприятия.
- Куда уж сверхчувственней, - возмутился кот.
- Ну что будем делать с нашим перепуганным модельером, да и с этими огнеупорными? - спросила Смерть у Страха.
- Мочить будем! Я НАКОНЕЦ-ТО ЧЕБУРАШКУ ЗАМОЧИЛ И ИХ одолею!
Страх, Джаз и Смерть неожиданно вздрогнули от крика по громкой связи. Затем дверь аппаратной распахнулась, и на пороге возник торжествующий создатель.
- Папа?! Ну ты перепугал, предупредил бы как-нибудь, кашлянул или постучался бы, - возбужденно закричала перепуганная Люба.
- Боги не стучатся и не кашляют, богоявление должно быть неожиданным, а смерть должна ничего не бояться.
- Ну, смерти тоже ведь разными бывают, я вот, например, боюсь мышей и тараканов.
- То-то их и развелось на небе, больше чем на земле, - сказал бог.
- А кот нам на что? Занимается всякой ерундой, а мышей не ловит, - обиженно заявила смерть.
- Мышей и тараканов обижать грешно - такое мое убеждение, они же санитары быта, я лучше лишнюю сотню людишек передушу, чтобы вы, сударыня не скучали без работы.
- Ладно вам ругаться, тоже мне еще, небесные мещане, собирайтесь, поедем общаться с непрошеными гостями из космоса, - заключил бог.
Батя вырядился в костюм генералиссимуса. Смерть, после долгих диет и тренировок, добившись стандартов фотомодели, облачилась в мазахистский кожаный лиф, шорты и гестаповскую фуражку. Единственное, что портило Любкин костюм, это любимые стоптанные кроссовки. Так и не удалось ее уговорить не извращать прикид и обуть еще хотя бы высокие сапоги, с золотыми заклепками.
- Я на работу новую обувь не обуваю, дурная примета, - заявила она.
Кот долго рылся в своем авторском гардеробе, все крутил носом.
Страх прикрикнул:
- Ты что, на свидание собираешься, давай побыстрее собирайся!
- Хорошо, я буду Марадоной. Он вытащил футбольную форму и тяжелые бутсы.
- Вот, теперь порядок.
Страх решил не умничать, натянул клетчатую черно-белую сорочку и черные джинсы.
- Проще надо быть, и народ к тебе потянется, - сказал он коту.
- Какой народ, у них вместо башки друшлак со светодиодами, - возмутился Джаз. Вся компания уселась в старенький танк Т-34, напичканный компьютерным бортовым оборудованием и суперсовременным оружием.
- Ну вот, четыре танкиста без собаки, - пошутил создатель.
- Собак нам только не хватало, - съязвил кот.
- ПОЕХАЛИ!

Друшлаки, наловив человеческих особей для экспериментов, собирались отбыть на солнечную родину. Перед стартом они решили насобирать в лесу грибов. Тут-то и объявилась наша делегация. Любаша включила усилитель, взяла трамвайный хрипатый микрофон и, поставленным дикторским голосом, произнесла:
- Господа пришельцы! Извольте отпустить пленных, сложить оружие и покинуть корабль с поднятыми ластами!
- Кто это там такой смелый? - отозвался капитан друшлаков.
- С тобой, захватчик, говорит дежурная смерть этого региона! - голосом Высоцкого-Жиглова прогремела Люба.
- Очень интересно, здешняя мифология к нам на разборки пожаловала, - усмехнувшись, сказал друшлакоподобный капитан своим звездным товарищам. - Ну-ка проверим местную нечистую силу на вшивость.
Кэп приказал пальнуть короткой очередью из ядерного пулемета по ржавой колеснице. Когда рассеялся дым и проявился облысевший лес, на прежнем месте, не сдвинувшись ни на сантиметр, покоилась небесная "тридцатьчетверка". Из динамиков раздался спокойный и даже чуть издевательски нежный голосок:
- Сопротивление бесполезно, господа захватчики, не стоит увечить природу, господа пришельцы. Нас вам не одолеть, как не старайтесь, нельзя уничтожить то, чего нет.
Дед, Джаз и Страх, плюс двое звездных гостей с по земному смешными именами, сидели за круглым столом и вели очень нетрезвые переговоры. Кэпа звали ССЫ, помощника - НЕССЫ. Люба, поприсутствовав за столом десять минут, еще раз убедившись, что самцы всей вселенной самодовольные дураки и пьяницы, вежливо откланялась, сославшись на срочную работу. В Черном море опять утонул очередной "Титаник". Смертей не хватало, и ее срочно вызвали на помощь.
- Значит, у вас нет никаких религий, а, следовательно, никакой чертовщины, запредельности, один лишь научно-технический прогресс. Это же скука, - сказал кот и, ни с кем не чокаясь, хлопнул полстакана водки, закусив несколькими кубиками льда.
- Потому мы к вам и летаем, - от скуки. Ну нет у нас того света, этого, смерти нет, плодимся, как сорняки, некому прополоть. Мы к вам прилетаем, чтобы докопаться до истины и обрести наконец-то смертность.
- Нам своих уборщиков не хватает, а тут еще вы на нашу голову, - возмутился захмелевший Джаз.
- Не суетись! - одернул кота бог.
- Люди вы хорошие, вижу, хоть и нелюдь друшлачная, помогу я вам. Есть у меня один микробиологический, близкий родственник, он вашу глобальную проблему в раз устранит. В общем, мы вас спидом угостим, а чуть позже чумой и холерой заглянцуем сверху, передохните в две вселенские недели. А как поперемрете, так и у вас, гляди мифология случится, а там и религии образуются, свет и тьма нормализуются.
- Батя, может, им еще для верности коктейль Басаева попить? - вмешался изрядно пьяный Страх.
- Верно сынок, мы им на дорожку чеченской водочки и пару ящиков Цианколлы дадим.
- О! Цианколла! Кто не знает, тот отдыхает! - заплетающимся языком пропел кот.
- А кто знает, тот отдыхает вдвойне, - едва промямлил пьянющий бог трепни и любопытства и уронил башку в тарелку с креветками.
- Ну что за безобразие, русский человек должен мордой падать хотя бы в селедку или винегрет, - возмутился Джаз и тоже рухнул мордой в какую-то миску.
На рассвете, пьянопокачивающаяся тарелка с детьми солнца, с трудом притащилась на орбитальную заправку, а затем, со скоростью тьмы ринулась на свою раскаленную и бессмертную родину, спасать своих соотечественников от многовековой пошлонескончаемой жизни.

Боги молча опохмелялись. Смерть, вернувшаяся с ночной смены, убирала останки ночной попойки и ворчала:
- Ну что, нажрались, солнце спидом заразили, и куда смотрит этот писака? У него же ни одного положительного героя, все рвань да пьянь какая-то брызжет из-под пера. Подумать только, инопланетяне, мечта и надежда всего человечества на что-то разумное, гуманное, вечное и те оказались уродами и вырожденцами.
- А может, зло это и есть добро? - промычал вновь захмелевший кот.
- Ты пойди хоть морду причеши, вон у тебя капуста в бороде, все за свою микросхему опасаешься, а водку жрешь, как бензонасос от старого мерседесса.
- Эх, мать, щасс бы парного молока, прямо из-под коровы.
- Тоже мне, Матроскин, - фыркнула Люба и удалилась.
- А что, нужное дело сделали, ради мира во всем мире, - сказал бог и добавил, - Леня Брежнев будет нами доволен.
- А где он сейчас? - спросил Страх. Тоже, поди, на войне межвременья?
- Нет, этот на малой земле навоевался, сейчас служит богом автомобилестроения, а в основном королей гоняет по небу, недавно меня подвозил на своем любимом кадилаке, так пока до места доехали, три раза за рулем уснул.
- А давайте, и мы поспим, - лениво потягиваясь, молвил кот. Он зевнул пару раз и, в миг, свернувшись в огромный меховой клубок, захрапел.
- Эй! Писака! Может, мы поспим, а ты пока пробей большое многоточие, знаешь ли - это эротика речи, а слова, что слова? Так, дешевая порнушка...................................................многоточие. ВСЕМ СПАТЬ!!!!!

А глава ли это?: 1999-ГОД НАКАНУНЕ ПРЕДПОСЛЕДНЕГО КОНЦА.

В жизни бывает даже то, чего не бывает в кино. Именно поэтому, она ни имеет никакого отношения к искусству. Кто сказал, что жизнь прекрасна?
Жизнь-это длиннющие неотесанные перила лестницы на небо. Человечество, толкаясь и убивая друг друга, по дороге наверх, загоняет в ладони занозы, только для того, чтобы потом с ветерком, по тем же перилам, голым задом прокатиться вниз. Подыхая от самых чудовищных болячек, войн и эпилептических припадков природы, каждый двуногий, яйцеголовый, в душе надеется, что обретет счастье загробного мира.
- А ТАМ! НЕТ НИЧЕГО! Если кому-нибудь удастся создать абсолютно закрытую комнату, без единой дырочки и однажды войти в нее, закрыть за собою дверь и выключить свет, то в полной темноте он поймет и ощутит ненужность своего изображения, а стало быть, и существования в любых пространствах и мирах.
Страх поставил точку, потянулся и вслух произнес:
- Ну полный бред, даже смеяться лень. Люба! Иди сюда! Поговорить надо!
Смерть вышла из спальни и, зевая, сказала охрипшим голосом:
- Ну зачем ты меня разбудил, такой хороший сон снился.
- Интересно, что есть хороший сон, в понятии самой смерти?
- А бог его знает, уже забыла все.
- Люба! Мы на самом деле есть? Или мы себе снимся?
- Да какая разница, - по-прежнему зевая, ответила Люба, - Есть свет, есть изображение, щелкни выключателем, и нас нет. Тебе ли не знать, что страх и ужас - это, прежде всего, отсутствие собственного "АУДИО ВИДИО" и изображения окружающих, ощущение полнейшей тьмы и пустоты, небытия. Природа выдумала два состояния материи: бытие и небытие, а между ними маячим мы - микробы, сами себя классифицировавшие и давшие себе имена. А пространство, в коем мы пребываем, называется ФАНТАЗИЕЙ. И в этом пространстве может быть все, что угодно. Не может быть никакого того света, этого. Есть только свет и тьма. Тьма естественна, ее большинство, она - внутренности Самки-Сути. Тьма - женщина, хозяйка, мать, рожающая самых разнообразных существ и их же пожирающая, как кошка лишних котят. Тьма может быть развратной шлюхой, дурой, артисткой, кем угодно, но она останется женским началом. А свет - самец - этим все сказано. Свет - это конец, во всех смыслах этого слова. Итак - ТЬМА естественна, СВЕТ - противоестественен, потому как всего лишь оплодотворитель ТЬМЫ. Этим и объясняются все чудеса нашего мира, да и всех прочих, какие только может спроектировать наша фантазия. Глупость человечества заключается в том, что оно панически боится утратить ощущение собственной материальности. Однако когда с кем-либо это случается, то он, перестав испытывать боль и страх, начинает существовать более свободно и эффективно, отдаваясь всем своим желаниям, утоляя все свои причуды. Недавно я шаталась по улицам одного провинциального городишки, просто так, без дела. Ты ведь уже догадался, что то, чем я занимаюсь, в сущности не нужно ни мне, ни богу.
- Смерть - это некая блажь природы, этакое фантастическое существо, создающее избранным иллюзию загробного существования. Увы, многим приходится кануть в небытие, даже толком не осознав, что с ними произошло. Таких большинство. Например, ехал на встречу с любимой, был счастьем окрылен, как вдруг бац и в лепешку и даже душа вдребезги. Тут кому как повезет. Душа ведь выбирает себе место в теле, на собственный вкус, любит путешествовать от головы до ногтей на ногах. Вот тебе с ней повезло. В голове твоей ей видимо было не уютно. А представь себе, если бы дезертиры тебе по яйцам полоснули из автомата. Вряд ли бы ты сейчас бесстрашно фантазировал.
- Так вот, бродила я, отгулы у меня. Людишки мрут заживо, бродят по миру толпы розовощеких трупаков, у одних родители душу еще в детстве отравили своими моралями и витаминами, у других она только что подохла от обстоятельств суеты ими же и придуманной. Словом, живет среди живых и нормальных людей разное мудачье, а мне до них и дела нет. А тут вижу случай необычный. Слышу крик откуда-то сверху, вроде как с неба: Спасите! Помогите! Крик детский, девчоночий. Поднимаю голову и вижу, как с крыши многоэтажки летит прямо на меня потенциальный юный труп женского пола, лет шестнадцати. Ручки ножки раскорячила, как котенок, сброшенный с балкона. Чую, жить хочет!!!! Шмяк под ноги, как целлофановый кулек с мокрыми трусами, и что ты думаешь, повезло дурехе, обоссалась на лету, а душа в это время пребывала в мочевом пузыре, таким образом - спаслась. Когда материализовалась ее новая пограничная суть, я у нее спрашиваю: Ты что дура, законы земного притяжения не изучала? Признавайся, что у тебя по физике в последней четверти?
- А она оказалась круглой отличницей, от несчастной любви специально приехала с окраины города в центр и прямо под университетом, где протирал штаны ее прыщавый ДИ КАПРИО, сиганула с крыши, но уже в полете поняла, что это уже все, что больше ничего не будет. К счастью, страх ее выручил. Ну и еще и судьба, то есть моя летняя прогулка. Притащила я ее к бате, он ее спрашивает: кем хочешь быть, внученька? А она, не долго думая, отвечает, как бодрая пионерка: Хочу быть богиней блядства и разврата!
- Люба, а ты мне это к чему рассказываешь?
- А к тому, что у вас с этой позавчерашней целкой есть много общего.
- И что же?
- Та, до шага с крыши, была воплощением целомудрия, а когда ее возлюбленный, симулируя любовь, просто раздвинул ноги, да еще и всему двору растрепал, пошла биться об асфальт, в надежде, что на том свете будет мстить своему бой-френду, и своей сучьей ненавистью изведет там армию породистых мужиков. Только шутка в том, что того света, которого нет, она не обрела, а осталась все на том же, но теперь в другом качестве. Теперь ты понял, что и ты и огромное количество таких как ты, я и она живет среди тех, кто еще надеется на тот свет, кто еще не попадал под настоящую раздачу?
- Я об этом давно догадывался, еще до встречи с дезертирами, но все же объясни, что у нас общего с богиней разврата?
- А то, что ты с детства боялся реальности и преодолевал все трудности только с надеждой, что на том свете все будет чисто, по-другому.
- По своей сущности ты был трусливым и подлым. В бандиты подался, быковал, воровал, мучил близких и чужих, врал людям и себе, но с большой надеждой, что после смерти станешь хорошим и честным, великим поэтом, а теперь, лишившись собственного страха, ты мстишь самому себе, но мстишь так же вяло и трусливо. Суть твоя осталась прежней, только теперь ты понял, что быть честным и хорошим невозможно, ни на свете, ни по ту сторону.
- Так что же общего у меня с богиней блядства?
- Это общее Я! И случай похожий, только богиня описалась в полете, выпустив свою душу произвольно, и тем спасла ее от гибели. Улавливаешь, что смерть и гибель явления совсем разные? А ты свою душу в пиве утопил. Я еду с работы, смотрю, на дороге валяется обоссанная чья-то душа. - Ты чья? - спрашиваю. - Она, рыдая, отвечает: Я душа поэта. - А тут и твое тело безмозглое плетется по дороге, с улыбкой зомби, на прострелянных устах. Оценила я твой весьма симпатичный корпус и решила, что это весьма подходящий проект-макет для будущего памятника поэту-символу урбанистической современности и эпохи одиночества.
- Люба, а у тебя кто смертью был?
- У меня ею был сам бог. Позже этот похотливый старый пердун признался, что уже давненько подглядывал за нашими с Жоркой банковскими телодвижениями, а когда я с вилами в спине металась по банку, пугая своих подчиненных, он и объявился. - Пойдем, говорит, моя красавица! Кем хочешь быть? - Я от боли и обиды реву танковой сиреной и с лютым остервенением заявляю: Хочу быть уборщицей человеческой мрази!
- Я люблю тебя сестренка! Я хочу тебя! Я знаю, что это будет так же смертельно больно, как и у того древнего мальчишки-воина, с царицей Клеопатрой!
- Ой, ой, ой не надо пафоса, ты, увы, не воин, а я не Клеопатра.
- Ты красивая и умная женщина, у меня ни когда не было таких.
Страх подошел к Любе близко-близко, обнял ее и, подобно киношным хамам, запустил свои руки в ее не вполне запахнутый пеньюар.
- Убери лапы, идиот, я же твоя сестра!
- Мы это сами придумали, это неправда.
Страх не унимался, лез целоваться.
- Но я не могу, ты что, хочешь меня изнасиловать? Но я даже зубы не чисти...
Страх и Любовь сцепились в смертельной схватке.
Люба орала, кусалась и симулировала слезы, Страх хохотал, превращаясь в неуправляемый отбойный молоток.

- Эй! Писака! Ты вообще охренел там что ли, у нас до сих пор были нежные, брат-ско- сестрин-ски- е.... ооо--ооотношения...Ты Все ИСПОРРР-ТИИИЛЛ!!!!!! ......Больше ЛЮБОВЬ ИВАНОВНА ничего не симулировала.

ОПГ вместо Р.S.
ОГРЫЗОК ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЫ: 31-е Декабря, безпятнадцатиДвухтысячный год. А может быть еще часа три? Бог его знает?

Место действия: Небо, точнее, кровать смерти.
Хорошенькая головка Любы, с прической, именуемой у всех народов вселенной: Я у мамы дурочка!, вынырнула из штормовых волн черного атласного одеяла, и с улыбкой юной Дельфинши, кокетливо произнесла:
- И вы думаете, это все? Что вы, просто у писаки компьютер завис. Обождите чуть-чуть, почи

Валерий Посиделов © 2000 г.
“Страх - Бог трепни и любопытства”
 
 
 
Сайт управляется системой uCoz